Мария Семенова.
Волкодав
7. НИКТО
Когда во Вселенной царило утро
И Боги из праха мир создавали,
Они разделили Силу и Мудрость
И людям не поровну их раздали.
Досталась мужчине грозная Сила,
Железные мышцы и взгляд бесстрашный,
Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,
Если придется, и в рукопашной.
А Мудрость по праву досталась женам,
Чтобы вручали предков заветы
Детям, в любви и ласке рожденным, -
Отблеск нетленный вечного Света.
С тех пор, если надо, встает мужчина,
Свой дом защищая в жестокой схватке;
Доколе ж мирно горит лучина,
Хозяйские у жены повадки.
И если вдруг голос она повысит,
Отнюдь на нее воитель не ропщет:
Не для него премудрости жизни -
Битва страшна, но в битве и проще.
7.
НИКТО
Вскоре Волкодав заподозрил, а чуть позже и доподлинно убедился: его юная
благодетельница и сама толком не знала, зачем ей, собственно,
телохранитель. Когда кнесинка удалилась в свои покои, а раздосадованные
витязи потянулись кто куда, к Волкодаву подошел мятельник - особый
слуга, ведавший одеяниями дружины и семьи самого кнеса.
- Пойдем, господин, - сказал он венну. - Елень Глуздовна велела тебе одежду
красивую подобрать.
Да куда уж еще-то, подумал Волкодав, прижимая к груди подаренный плащ.
Но вслух, конечно, ничего не сказал и послушно последовал, за уверенно
шагавшим слугой, По дороге он начал прилаживать через плечо ремень от
ножен, но сразу спохватился и стащил его обратно: небось все равно сейчас
придется снимать.
Мятельник был седобород, осанист и исполнен достоинства. Настоящий старый
слуга из тех, что блюдут честь дома паче самого хозяина. Он привел Волкодава
в просторную клеть, где на сундуках были уже разложены наряды, которые
он навскидку счел подходящими для высокого и крепкого венна. Волкодав
обежал их глазами затосковал и понял, что мятельник имел очень смутное
представление о том, кто такие телохранители и чем они занимаются. Да
и откуда бы ему? Обитатели крома в большинстве своем были воины, не только
не нуждавшиеся в охране, но и сами способные за кого угодно постоять Зачем
рядом с кнесинкой еще один вооруженный боец! Разве только для красоты.
Вот слуга и разложил по пестрым крышкам несколько негнущихся от вышивки
свит и к ним новомодные узкие штаны. В них с грехом пополам еще можно
было стоять или сидеть, но, скажем, на лошадь вспрыгнуть - срама не оберешься:
сейчас же треснут в шагу.
Волкодав неслышно вздохнул и повернулся к старику.
- Как тебя зовут, отец?
- Зычком, - ответил мятельник.
- А по батюшке?
Слуга удивленно помедлил, потом разгладил бороду:
- Живляковичем...
- Нет ли у тебя, Зычко Живлякович, мягкого кожаного чехла? - спросил Волкодав.
- Такого, чтобы кольчугу покрыть.
Кивнув, мятельник сдвинул в сторону поблескивавшее цветным шелком узорочье,
безошибочно раскрыл один из сундуков, и скоро Волкодав уже примеривал
тонкий, хорошо выделанный буроватый чехол. Он спускался до середины бедер,
а на руках доходил почти до локтей. Глаз у старого слуги был наметанный,
Волкодав подвигал плечами, наклонился, присел и понял, что чехол точно
ляжет поверх кольчуги и не станет мешать. За чехлом последовали штаны
вроде тех, что уже носил Волкодав, только поновей, и легкие сапоги с завязками
повыше щиколотки. И, наконец, простая, безо всякой вышивки, рубашка из
толстого полотна.
- А ты, добрый молодец, прямо на рать собираешься, - заметил Зычко. Волкодав
хотел по обыкновению проворчать "Может, и собираюсь", но
передумал и ответил:
- В таком деле не знаешь, когда ратиться выпадет. Спасибо тебе пока, Живлякович.
Потом он разыскал боярина Крута. Волкодав обнаружил старого воина на заднем
дворе. Раздосадованный выходкой молодой государыни, Правый отводил душу,
рявкая на безусых отроков, орудовавших дубовыми потешными мечами. Этот-то
рык, слышимый на всю крепость, и подсказал Волкодаву, где его искать.
Посмотрев на боярина, он поначалу усомнился, стоило ли с ним вообще заговаривать.
И подумал, что имя Правого - Крут - очень смахивало на ладно севшее прозвище,
А может, и было-таки прозвищем, потому что истинные имена у сольвеннов
тоже знала только родня да еще ближники-побратимы. Полуголые, лоснящиеся
от пота отроки уворачивались, прыгали и рубили увесистыми, гривен на двадцать
пять, деревяшками во все стороны, низом и над головой. Боярин ходил среди
гибких юнцов медведь медведем и раздавал нескладехам отеческие затрещины.
Он поспевал это делать без большого труда: годы его, седовласого, еще
не скоро догонят. Он заметил наблюдавшего за ним Волкодава и не подал
виду, только побагровел еще больше, но венн не уходил, и наконец Правый
сам позвал его:
- Эй, ты там! Поди-ка сюда! Волкодав осторожно опустил наземь пухлый сверток
с плащом и одеждой и подошел.
- Почему я должен тебе доверять?.. - сверля его пристальным взглядом маленьких
серых глаз, осведомился боярин. В его голосе Волкодаву послышалась неподдельная
горечь. Он немного помолчал, обдумывая ответ, и спокойно проговорил:
- Потому, что госпожа мне доверяет.
- Тебе она госпожа! - прорычал Правый. - А мне - дочь родная! Почем мне
знать, что ты, висельник ее не обидишь?
Волкодав поневоле припомнил норовистых, тяжелых на руку молодцов, которые
обхаживают друг друга, толкаясь крутыми плечами и обдумывая, стоит ли
драться уже как следует. Драться определенно не стоило. Значит, кто-то
должен был уступить.
- Скажи лучше, воевода, грозил ли кто Глуздовна? - негромко спросил Волкодав.
- Были какие-нибудь письма подметные? Или разговор недобрый кто слышал?
- Не было ничего, - чуть-чуть остывая, буркнул Крут. - И на что ты ей,
обормот?
- Нужен, не нужен, то не нашего с тобой ума дело, - сказал Волкодав.
- Велела, надо служить. Есть ли еще телохранители у госпожи?
- Нету! - по-прежнему нелюбезно, но уже без былой лютой враждебности ответил
боярин. - Допрежь не было и ты недолго пробудешь.
- Как госпожа велит, так и станется, - сказал Волкодав. - Спасибо за науку,
воевода.
В тот день Волкодав пробыл в кроме недолго, но наслушаться успел всякого.
Кто-то из витязей интересовался не был ли он намерен все время торчать
возле кнесинки и провожать ее до двери задка. Другие предполагали, что
венн собирался воевать с блохами, буде таковые начнут грозить кнесинке
из пуховых перин. Третьи ядовито пророчили, что блохи если и заведутся,
то разве с самого венна и перепрыгнут, с кем поведешься, от того, мол,
и наберешься. Волкодав выносил злоязычие молча и так, словно к нему оно
вовсе не относилось. Он всегда так поступал, когда был на службе. Только
то имело значение, что могло повредить госпоже. Что же касалось его самого
- грязь не сало, высохло и отстало...
Кнесинка Елень из своих покоев более не появлялась. Ждала, наверное, пока
схлынут пересуды. Только выслала отрока, который вручил Волкодаву мешочек
серебра и передал изустный наказ: ныне отправляться домой, а назавтра
рано поутру прибыть к той же двери. Государыня, мол, кнесинка поедет на
торговую площадь, где ей поклонятся вновь прибывшие купцы.
- А почему не купцы к госпоже? - спросил Волкодав.
- Так искони заведено, - важно ответил мальчишка. - Кнесам не для чего
затворяться от добрых людей. Купцами же Галирад славен!
Дома Волкодава ждали с большим нетерпением. Пока его не было, к мастеру
заглянул знакомый молодой вельх и поведал о вчерашнем происшествии со
стариком и старухой - поведал чисто по-вельхски, с великим множеством
красочных подробностей, за достоверность которых и сам не поручился бы,
ибо половину выдумал на ходу. Когда же возвратился из крома Волкодав,
да при мече, да с кошельком полновесного серебра, да с объемистым мягким
свертком в руках... взволнованные вопросы хлынули градом.
- Я теперь самой кнесинки телохранитель, - коротко пояснил венн. - Она
мне и меч отдала.
Больше он ничего так и не добавил, но понимающему человеку было ясно:
за одно это он готов был хранить кнесинку без всяких плат. Наутро его
служба должна была начаться уже по-настоящему, и он, еще раз наскоро осмотрев
отчищенные разбойничьи кольчуги, сунул их в мешок и засобирался к броннику,
до которого не дошел накануне.
- Я с тобой. Можно? - тут же попросился Тилорн. И пообещал: - Я быстро
дойду. Я не буду больше зевать по сторонам. Честное слово!
Проходя мимо "Бараньего Бока", Волкодав невольно отыскал глазами
место, где пробежала мимо него старая Киренн. Пробежала, чтобы через мгновение
растянуться на мостовой, так и не прикоснувшись к заветному боярскому
стремени.
- Здесь я вчера встретил ту женщину, - неожиданно для себя сказал венн
Тилорну.
Тилорн, усердно старавшийся идти быстро, спросил:
- Ты его видел потом, этого вельможу? Волкодав покачал головой:
- Нет, не видел.
Деликатный Тилорн не стал спрашивать, что будет, когда они встретятся.
А ничего не будет, наверное, сказал себе Волкодав. Хотя, честно признаться,
утром в кроме он с некоторым напряжением ждал, чтобы красавец боярин вышел
откуда-нибудь из двери. Но если Лучезар стоял слева от кнесинки всякий
раз, когда та судила и рядила или кого-нибудь принимала, это значило -
хочешь, не хочешь, а придется стукаться с ним локтями. Стукаться локтями...
Волкодав помимо воли задумался о завтрашнем выезде к торговым гостям,
вспомнил кнесинку в кресле во время проповеди жрецов, вспомнил стоявших
рядом бояр и начал прикидывать, где следовало держаться ему самому. Он
предпочел бы чуть-чуть позади кресла, за правым плечом. Чтобы был, случись
вдруг что, простор для немедленного рывка и размаха правой рукой. Но если
встать там, прямо перед носом окажется седой затылок старого Крута. Волкодав
был чуть повыше ростом, но именно чуть: через голову не посмотришь. Да
и поди сдвинь его, семипудового, если потребуется прыгнуть вперед. Если
же встать слева... Обеими руками Волкодав владел одинаково хорошо, но
его заранее замутило при одной мысли о том, что тогда уже точно придется
стукаться локтями с Лучезаром, а тот, пожалуй, станет кривиться и утверждать,
что от немытого венна псиной разит...
Волкодаву случалось охранять самых разных людей, мужчин и женщин, но все
больше в дороге. Да и с такими важными особами, как кнесинка, дела он
еще не имел. Встать впереди, у подлокотника кресла?.. Сейчас тебе. Правый,
пожалуй, своими руками придушит. И поди объясни ему, что с телохранителем
чинами считаться - как с... вот именно, с серым сторожевым псом, впереди
хозяина, бывает, бегущим...
До улицы оружейников они с Тилорном добрались без хлопот, если не считать
того, что все встречные вельхи им кланялись.
- Здравствуй, почтенный, - сказал Волкодав, входя в мастерскую бронника.
- И тебе поздорову, венн, - ответил мастер Крапива, русобородый кряжистый
середович. - Вчера я тебя ждал... Ладно, люди поведали. Цела твоя нареченная,
не продана. Идем, посмотришь.
И он повел Волкодава во двор, куда в хорошую погоду выносили на честный
солнечный свет продажные брони. Галирадские мастера обычно работали на
заказ, но в нынешние времена все чаще случалось, что и просто на торг.
Доспех же здесь делали самый различный. Кольчуги мелкого, крупного, плоского
и двойного плетения и даже такие, что не составлялись из отдельных колец,
а вязались из длинной проволоки целиком. Подобные кольчуги было трудно
чинить, да и использовали их не для серьезного дела, а больше покрасоваться.
Еще во дворе у мастера Крапивы были выставлены дощатые брони: сплетенные
из железных пластинок на ремешках и иные, на сплошной коже, к которой
пластинки пришивались или приклепывались одним краем и красиво заходили
одна за другую, как чешуйки на рыбе. Многие воины считали их надежней
кольчуг. Волкодаву в свое время приходилось пользоваться тем и другим.
Равно как и сражаться с соперниками, облаченными во всевозможный доспех.
И, если бывала возможность, он всему предпочитал полупудовую веннскую
кольчугу с воротником в ладонь и рукавами до локтя. Такая отлично держала
любой случайный, скользящий удар и не стесняла движений. А прямого удара
меча, топора или стрелы не удержит и литой нагрудник из тех, что недавно
начали делать береговые сегваны, любители конного боя...
Волкодав пришел за кольчугой, которую высмотрел себе еще позавчера. Он
тогда обошел почти все мастерские и увидел ее чуть ли не в последней по
счету, но уж когда увидел - едва смог отвести взгляд. Испросив позволения,
он натянул через голову шуршащее вороненое кружево, и ему показалось,
что плечи обхватили тяжелые дружеские руки. Так, наверное, его меч чувствовал
себя в ножнах, сработанных старым Варохом. Спереди кольчуга простиралась
на полторы пяди ниже промежности, сзади была несколько покороче, чтобы
удобней сиделось в седле. Вот уж надежа так надежа!.. Волкодав долго перебирал
лоснящиеся кольца, заваренные наглухо или скрепленные крохотными заклепками,
обнаружил кое-где следы умелой починки и не нашел, к чему бы придраться.
И работа, и качество металла были бесскверны. Приснится, как меч, что-то
расскажет...
Совсем не грех отдать за такую обе разбойничьи, куда более жидкие и без
воротничков. Только деревенский народ стращать, чтобы живей выносил снедь
и добро.
Волкодав вытащил их из котомки - серебристо сверкающие, отчищенные, отодранные
от ржавчины и остатков засохшею кровяного налета. Мастер Крапива бегло
окинул их многоопытным глазом и удовлетворенно кивнул. Купцу или там путешественнику
в дороге сгодятся.
- По рукам? - с бьющимся сердцем спросил Волкодав.
- По рукам.
Волкодав еще подержал красавицу броню на ладонях, не торопясь прятать
в котомку. Тилорн, только сейчас появившийся из мастерской, подошел к
нему и заинтересованно потянулся потрогать, но в последний момент отдернул
пальцы:
- Можно ? Волкодав улыбнулся:
- Можно, не кусается.
- Я думал, мало ли, верование какое-нибудь... - любуясь синеватыми бликами
на ровных, отглаженных кольцах, пояснил Тилорн.
Верование действительно было, но хорошему человеку многое позволяется.
Волкодав отметил про себя, что следом за ученым из двери мастерской выскочил
безусый ученик и, отозвав Крапиву в сторонку, стал что-то говорить ему
встревоженным шепотом. Венн тотчас заподозрил, что зря оставил Тилорна
там, внутри, без присмотра, и насторожил уши, но в это время Крапива повернулся
к ним сам.
- Ты кто такой? - грозно хмуря брови, обратился он к Тилорну. - Для кого
мои тайны выпытываешь?
- Я? - ахнул Тилорн. - Я не выпытывал никаких тайн, добрый мастер. Я просто
спросил этого славного паренька, каким способом у вас здесь воронят!..
Волкодав спрятал кольчугу и повесил сумку на плечо. "Ремешок добрых
намерений" висел на его ножнах развязанным: кнесинка собственноручно
распустила его и снабдила деревянной биркой со своим клеймом в знак того,
что оное было разрешено ее благоволением. Хвататься за меч Волкодав, понятно,
не собирался. Он даже не двинулся с места, но про себя прикинул, как они
с Тилорном станут уходить, если бронник вздумает кликнуть дюжих учеников.
- В жабьем молоке запекают! - рявкнул сольвенн. - Так и передай, подсыл
бледнозадый!
- А не зря тебя Крапивой прозвали, - показывая в усмешке выбитый зуб,
сообщил мастеру Волкодав. - Не бранись попусту, дольше проживешь. Этот
человек - не подсыл. Он книг прочитал больше, чем ты за свою жизнь колец
заклепал. Поговори с ним, он еще тебя поучит, как воронить.
- Идите-ка вы оба отсюда! - налился кровью Крапива. - Вот уж правда святая;
нельзя с веннами по-хорошему...
- Мой добрый друг изрядно преувеличивает мои познания, - со спокойным
достоинством ответил Тилорн: - Но кое-что в металле я действительно понимаю
и, возможно, в самом деле навел бы тебя на какую-нибудь небесполезную
мысль. Мой народ, уважаемый, обитает очень далеко отсюда, и у нас есть
присловье: одна голова хорошо, а полторы лучше...
- Голова?.. - Сольвенн от удивления позабыл гневаться. - Какая еще голова?..
Тилорн заулыбался уже совсем весело:
- Ах да... видишь ли, у нас полагают, что человек думает головой. Крапива
пожевал губами, изумляясь про себя необъятности заблуждений,
бытующих у разных племен. Ему-то было хорошо известно, что мысли и знания
помещаются у человека в груди.
А Тилорн, воспользовавшись его замешательством, деловито подошел к дорогой,
разве витязю по мошне, серебреной броне, провел длинным пальцем по мерцающим
пластинам и сказал:
- Я вижу, вы покрываете доспехи серебром и, наверное, изредка золотом.
Если хочешь, мастер Крапива, я предложил бы тебе иные покрытия, воздвигающие
не менее надежную преграду для ржавчины и очень красивые. Скажи, есть
ли у тебя знакомые среди кожевников и ткачей?
- Ну... - замялся Крапива. - Может, и сыщутся... У кого кожу-то беру...
- Тогда... только не сочти опять, будто я выпытываю! Красят ли они кожу
и ткани одними лишь соками трав или, может быть, применяют химич... иные
вещества? Скажем, красные или желтые кристаллы, хорошо расходящиеся в
воде и весьма ядовитые? Они служат для дубления и еще для того, чтобы
краска прочнее держалась. Особенно синяя, серая, черная...
- Да чего только не болтают, - уклончиво ответил Крапива, но и скудного
намека оказалось достаточно. Темные глаза Тилорна разгорелись охотничьим
задором:
- Вели, добрый мастер, раздобыть таких кристаллов да закажи у стекловара
несколько глубоких чаш из хорошего стекла, чистого и прозрачного. Я покажу
тебе, как напитать поверхность железа другим металлом, не боящимся даже
морской воды!
- Напитать? - не поверил бронник. - Железо же! Что туда впитается? Это
тебе не доску олифить...
- Видишь ли, - принялся объяснять Тилорн, - железо, как и прочие вещества,
состоит из мельчайших, незримых простым глазом частичек. При определенных
условиях можно...
- Ты колдун! - объявил Крапива и осенил себя Катящимся Крестом, отгоняя
возможную скверну. - Уходи !
- Он не колдун, - сказал Волкодав. - Он ученый. - Подумал и добавил:
- Не видел, как он за серебро брался? За железо?.. - Крапива молчал, и
Волкодав хлопнул Тилорна по плечу: - Пошли. Я еще лук хотел посмотреть.
- Погоди, - вдруг поднял руку мастер. - Добро, поставил я чаши, купил
твою отраву... дальше-то что?
Тилорн потребовал лоскут бересты побольше и чем на нем рисовать. Кончилось
тем, что Крапива клятвенно пообещал Волкодаву накормить Тилорна за свой
счет вечерей, а потом отрядить двоих унотов, сиречь учеников, чтобы в
целости и сохранности проводили мудреца домой. И Волкодав отправился к
мастеру-лучнику, безбоязненно оставив друга одного у чужих. Он знал: Крапива
все сделает, как обещал, и, надо ли говорить, никто Тилорна даже пальцем
не тронет. Потому что обижать человека, за которого заступается венн,
- все равно что в прорубь на Светыни зимой голому прыгать. С большим камнем
на шее.
Настало утро. Волкодав явился в кром, когда солнце только-только являло
из-за небоската огненный край. Позевывающие отроки в воротах пропустили
его, ни о чем не спросив. Видно, были упреждены.
Волкодав пришел в новой одежде и в кольчуге, чуть-чуть казавшейся из рукавов
чехла. Отроки за его спиной переглянулись, думая, что он не заметит. Он
не стал оборачиваться.
Во дворе было еще безлюдно, только в поварне звонко смеялись чему-то молодые
стряпухи, да из выгородки, где стояла хлебная печь, шел чудесный дух поспевающего
печева. Волкодав пересек двор, постоял возле уже знакомого крылечка, потом
присел на ступеньку.
На душе у него было не особенно весело. Вчера вечером Тилорн пробудил
наконец Мыша от спячки и торжественно заявил, что зверек снова может летать.
При этом он ввернул еще одно непонятное слово: "технически".
Волкодав спросил, что это значило, и Тилорн пояснил: крыло, мол, совершенно
выздоровело, ни плохо сросшихся костей, ни грубых рубцов. Даже мышцы почти
не ослабли, потому что Мыш был очень подвижен, драчлив и все время порывался
взлететь...
Беда только, сам Мыш упорно отказывался понимать, что здоров. Если раньше
он нипочем не желал признавать себя за калеку, без конца срывался в полет,
расшибался и возмущенно кричал, то теперь его как подменили: он первым
долгом юркнул Волкодаву за пазуху и долго отсиживался там, испуганно всхлипывая.
Когда он наконец осмелел и вылез наружу, Волкодав стряхнул его с ладони
над мягкой постелью:
- Лети, дурачок.
Мыш упал, даже не попытавшись развернуть крылья. И .заплакал так, что
щенок поджал хвостик и жалобно заскулил. Тилорн покачал головой, сказал
что-то на неведомом языке, взял Мыша в руки и сотворил чудо. Он посмотрел
зверьку в глаза, и светящиеся бусинки враз помутнели, как бывает у пьяных.
Мыш начал зевать, но не заснул. Тилорн легонько подтолкнул его пальцем:
- Лети.
Мыш сейчас же вспорхнул, с отвычки неуклюже поднялся под потолок и вернулся.
- Он может летать, - сказал Тилорн. - Но не хочет. Боится. Я заставил
его на время забыть страх, и он полетел. Но чтобы он совсем перестал бояться
- тут надо поработать...
А надо ли было резать, подумал Волкодав. Уж как-нибудь дожил бы век...
- Взять его за лапу и выкинуть в окошко, - посоветовал Эврих. - Чтобы
другого выбора не было. Ниилит ойкнула, а Волкодав хмуро предупредил:
- Я тебя самого выкину. Может, тоже летать научишься.
Так и вышло, что нынче он оставил Мыша дома: мало ли что тот учудит в
самый ненужный момент. Оставаться Мыш не хотел. Пришлось Тилорну снова
погрузить его в полусон...
Дверные петли были хорошо смазаны, но Волкодав загодя распознал старческие
шаги и шарканье веника. Он поднял голову, уже зная, что выйдет не кнесинка.
И точно. На крыльце появилась высохшая, сморщенная старуха, наверное,
годившаяся в матери хромому Вароху.
- Здравствуй, бабушка, - сказал Волкодав. Старуха окинула его неожиданно
зорким, подозрительным взглядом и зашипела, грозя веником:
- Ишь, расселся, бесстыжий!.. А ну, иди отсюда! Ходят тут...
Волкодав смиренно поднялся и отступил в сторону. Бабка покропила водой
и принялась подметать и без того чистое крыльцо. Особенно она трудилась
полынным веником там, где он только что сидел. Рабыня, сообразил Волкодав.
Но у таких рабынь сами хозяева по одной половице на цыпочках ходят. Нянька,
наверное. Не иначе, государыню кнесинку в люльке качала, а может, и самого
кнеса. Или супругу его...
- Ты, что ли, девочки нашей охранитель? - осведомилась старуха.
- Верно, бабушка, - кивнул Волкодав. - А не скажешь ли...
Он хотел спросить, скоро ли встанет госпожа, прикидывая, как бы успеть
перекинуться словечком с боярином Крутом. Но старуха с усилием разогнула
согбенную спину, чтобы снова постращать его веником:
- У-у-у тебе... - И с тем скрылась в избе.
Волкодав задумчиво почесал затылок и снова сел на красноватую маронговую
ступеньку.
Спустя некоторое время опять послышались шаги. На сей раз шел мужчина.
Он приближался из-за угла, со стороны дружинного дома. Волкодаву что-то
очень не понравилось в его походке, но, пока он размышлял, что же именно,
у крыльца явил себя Лучезар.
Вот уж кого Волкодаву хотелось видеть всех менее.
- Что-то проходимцы разные зачастили... - увидев его, немедленно сказал
Левый. Волкодав ничего не ответил. Только равнодушно посмотрел на боярина
и снова уставился себе под ноги. Отвечать ему еще не хватало.
- А ну встать, собака, когда витязь с тобой разговаривает! - взвился Лучезар.
Во всем Галираде, наверное, едва набрался бы десяток людей, понимавших
веннские знаки рода, и молодой боярин к их числу явно не принадлежал.
Иначе, желая оскорбить Волкодава, он нипочем не обозвал бы его собакой.
Волкодаву стало почти смешно, но он опять ничего не сказал. И, уж конечно,
не пошевельнулся.
Разговор мог забрести далеко, но в тот раз обоим повезло. Дверь раскрыла
сильная молодая рука: на пороге стояла кнесинка Елень.
Волкодав сразу поднялся, кланяясь государыне. Левый не поклонился. Он
смотрел только на Волкодава, не отводя глаз, и во взгляде его была смерть.
- Оставь, Лучезар! - сказала кнесинка. - Это мой телохранитель. Он сидит
здесь потому, что я так приказала.
Левый опустил длинные ресницы, а когда вновь поднял их, на лице было уже
совсем другое выражение. Томное и презрительное.
- А, вот оно что, - проговорил он лениво. - Я же не знал, сестра. И зачем,
думаю, проходимцу тут торчать? Еще украдет что...
Кнесинка быстро и с испугом покосилась на Волкодава. Тот стоял, как глухой,
с деревянным лицом.
- Не обижай его, он ничем этого не заслужил, - сказала она Лучезару. И
повернулась к телохранителю: - А ты что молчишь?
Волкодав пожал плечами:
- Так я ведь на службе, государыня. Я тебя стерегу... а не себя от всякого
болтуна... - Левый, в жизни своей, вероятно, не слыхавший подобного обращения,
на миг онемел, и Волкодав медленно, с удовольствием докончил: - Вот если
бы он на тебя умышлять вздумал, я бы ему сразу голову оторвал.
Кулак боярина метнулся к его подбородку, но подставленная ладонь погасила
удар. Волкодав в полной мере владел искусством бесить соперника, вроде
не причиняя ему вреда, но и к себе прикоснуться не позволяя. Лучезар попытался
достать его левой, но венн отбросил руку боярина, а потом поймал его локти
и притиснул к бокам. Волкодав знал сотни уловок, позволявших скрутить
Левого куда надежней и проще. Он нарочно выбрал самую невыгодную. Еще
не хватало сразу показывать Лучезару все, на что он, Волкодав, был способен.
Пускай Лучезар показывает. Если умеет. А он, скорее всего, умеет. Да и
разумно ли вовсе унижать его при "сестре"...
Лучезар, конечно, драться был далеко не дурак. Венн сразу понял, на какого
противника напоролся. Витязь - это не городской стражник, вчерашний тестомес,
еще не отмывшийся от муки. Это - воин. И воинами с колыбели воспитан.
Самому кнесу любимый приемный сын, если не побратим. Боец из бойцов, всякому
ратоборству обученный. Лучезар был сноровист и могуч... Вот только почему
он двигался, словно с похмелья? Боярин зарычал и рванулся освободиться...
Волкодав удержал его без особых хитростей, хотя и с трудом.
По счастью, борьба продолжалась какие-то мгновения. Кнесинка Елень бесстрашно
сбежала к ним с крыльца. Псов грызущихся разнимать, подумалось Волкодаву.
Он оттолкнул боярина и сам отступил назад, тяжело дыша. Сейчас она велит
ему навсегда убираться с глаз. И будет, несомненно, права. Его она прежде
видела всего-то три раза. А Левый ее сестрой называет. Рассказывать ей
про старую вельхинку Волкодав не собирался.
- Ступай, Лучезар, - сказала вдруг молодая правительница. - Ступай себе.
И боярин ушел. Он дрожал от ярости и озирался на каждом шагу. Но ни слова
более не добавил.
Волкодав смотрел в спину кнесинке и тоже молчал, ожидая заслуженной расправы.
И тут... сперва он ощутил в одной ноздре хорошо знакомую сырость, потом
поднял руку, увидел на пальце ярко-алую каплю и понял, что Левый, сам
того не ведая, ему все-таки отомстил. Короткое, но лютое напряжение дало
себя знать. Так нередко бывало с тех пор, как в каменоломне ему покалечили
нос. И всегда это случалось в самый неподходящий момент. Ругаясь про себя,
Волкодав выдернул из поясного кармашка всегда хранившуюся там тряпочку
и стал заталкивать ее в нос. Хорошо еще, вовремя спохватился и не осквернил
кровью ни крыльцо, ни новенький дареный чехол...
Кнесинка обернулась к нему, и глаза у нее округлились.
- Прости, госпожа, - виновато проговорил Волкодав, и в самом деле готовый
провалиться сквозь землю.
Девушка быстро оглядела двор, - не видит ли кто, - и решительно схватила
его за руку;
- Пойдем!
Ее пальцы не сошлись у него на запястье, но пожатие было крепкое. Она
потащила венна на крыльцо, потом в дверь и дальше в покои.
- Нянюшка! - окликнула она на ходу. - Принеси водицы холодной!.. А ты
садись. - Это относилось уже к Волкодаву, и он послушно сел на скамью
у самого входа.
Из другой комнаты выглянула старуха, посмотрела на него, вновь скрылась
и наконец вышла с пузатым глиняным кувшином и большой глиняной миской.
- Хорош заступничек... - ворчала она вполголоса, но так, чтобы он слышал.
- Самому няньки нужны...
- Запрокинь голову, - велела кнесинка Волкодаву.
- А ты иди, дитятко, - погнала ее старуха. - Иди, не марайся.
Она утвердила миску у него на коленях, плеснула ледяной воды, дернула
Волкодава за волосы, заставляя нагнуться пониже, смочила тряпицу и приложила
ему к переносью. Потом цепко схватила за средний палец и туго перетянула
ниткой по нижнему краю ногтя.
- Спасибо, бабушка, - пробормотал он гнусаво. Человек, у которого идет
из носу кровь, жалок и очень некрасив. Выгонит, с отчаянием думал Волкодав,
следя, как редеют падающие в миску капли. Как есть выгонит. Да и правильно
сделает. Дружину верную приобидел, с боярином ссору затеял, а теперь еще
и срамным зрелищем оскорбил. На что ей...
- Как ты?.. - спросила кнесинка. Волкодав поднял глаза. Она смотрела на
него с искренним состраданием. - Как, лучше тебе?.. Да с чего хоть?..
Волкодав неохотно ответил:
- Поломали когда-то, с тех пор и бывает.
- Молодь бесстыжая, - заворчала старуха. - Беспрочее. Все по корчмам,
все вам кулаками махать... Нет бы дома сидеть, отца с матерью радовать...
Волкодав промолчал. Кровь наконец успокоилась; он осторожно прочистил
ноздрю и на всякий случай загнал внутрь свежую тряпочку. Если не очень
присматриваться, со стороны и не заметишь. Нянька унесла миску и полотенце.
Волкодав встал, и тут кнесинка заметила кольчугу, видневшуюся из-под чехла.
- Это-то зачем? - изумилась она. - От кого? Сними, люди добрые засмеют.
Совсем, скажут, умом рехнулась...
Говоря так, она слегка покраснела, и Волкодав понял, что досужая болтовня
ее все-таки задевала, И правда, чего только не скажут острые на язык галирадцы,
углядев при любимой кнесинке телохранителя-венна, снаряженного, точно
сейчас в бой! Еще, посмеются, шлем бы нацепил. Можно подумать, на нее
три раза в день нападают! Волкодав расстегнул ремень и стащил с себя чехол,
потом и кольчугу.
- Положи тут, - сказала кнесинка. - Вернемся, заберешь.
- Хлопот тебе из-за меня, госпожа, - сказал Волкодав. Кнесинка только
махнула рукой:
- Поди в конюшню, я конюху велела коня тебе какого следует подобрать.
Волкодав поклонился и вышел.
Когда стала собираться свита, он приметил среди русоголовых сольвеннов
смуглого чернявого халисунца, дородного и одетого вовсе не по-воински.
Волкодав захотел узнать, кто это такой, но тут как раз появился Крут,
и венн сразу подошел к нему.
- Здравствуй, воевода, - сказал он Правому. - Перемолвиться надо бы.
- О чем еще? - спросил Крут недовольно. Волкодав отозвал его чуть в сторону
от остальных и сказал:
- Я хочу попросить тебя, воевода... Когда встанешь у кресла госпожи, держись
на один шаг дальше вправо, чем ты обычно стоишь.
- Что?.. - темнея лицом, зарычал Крут.
- Погоди гневаться, - Волкодав примирительно поднял ладонь. Потом принялся
чертить на земле носком сапога. - Смотри, вот кресло государыни. Я встану
вот здесь, чтобы все видеть, но и на глаза особо не лезть. Если ты чуть-чуть
отодвинешься, мне будет удобней.
У боярина зашевелились усы:
- А пошел ты, дармоед...
Волкодав вспомнил осенившее его давеча сравнение и тихо ответил:
- Я - пес сторожевой, воевода. Где лягу, там и ладно, лишь бы стерег.
Договаривал он уже боярину в спину.
Толстый халисунец Иллад оказался лекарем. Он прижился в крепости еще со
времени детских хворей кнесинки, до сих пор пользовал ее по мере необходимости
и считал своим непременным долгом сопровождать Елень Глуздовну на все
выезды вроде сегодняшнего.
- Госпожа чем-то больна? - насторожился Волкодав. Кнесинка выглядела здоровой
и крепкой, но мало ли...
- О чем спрашиваешь! - возмутился Иллад. - Как тебе не стыдно!
- Не стыдно, - сказал Волкодав. - Если госпожа больна, я должен это знать.
Я ее охраняю.
- Госпожа пребывает в добром здравии, и да сохранит ее Лунное Небо таковой
еще девяносто девять лет, - поджав губы, ответил халисунец.
- Тогда зачем... - не подумавши начал Волкодав, но лекарь досадливо двинул
с места на место расписной кожаный короб и перебил:
- Затем же, зачем и ты! Только от меня, в отличие от тебя, иногда есть
толк!
Конюх Спел приготовил Волкодаву очень хорошего коня. Это был крупный серый
жеребец боевой сегванской породы. Мохноногие, невозмутимо спокойные, такие
лошади казались медлительными и тяжеловатыми, но были способны по первому
знаку к стремительным и мощным рывкам и вдобавок славились понятливостью.
То есть как раз то, что надо. Покладистый конь взял с ладони нарочно припасенную
горбушку, дохнул в лицо и потерся лбом о плечо венна. Вот и поладили.
Волкодав похлопал коня по могучей мускулистой шее, взял под уздцы и повел
наружу, провожаемый одобрительным взглядом слуги.
Когда садились в седла, Волкодав хотел помочь кнесинке Елень - государыня,
облаченная в длинное платье, ездила на лошади боком, опирая обе ноги на
особую дощечку, - но боярин Крут, только что не оттолкнув телохранителя,
шагнул мимо и сам поднял "дочку" в седло. Тут Волкодав озлился
и твердо решил, что по приезде на площадь встанет там, где сочтет нужным,
и пусть Правый выставляет себя на посмешище, если больно охота. Но старый
боярин, легко вскочив на своего вороного, свирепо оглянулся на телохранителя
и толкнул коня пятками, заставляя его отступить от белой кобылицы кнесинки,
и у Волкодава сразу полегчало на сердце.
Былые навыки вспоминались сами собой. Как только выехали за ворота, внимательный
взгляд Волкодава хватко заскользил по крышам, по верхушкам крепких бревенчатых
заборов, по лицам галирадцев, вышедших поприветствовать государыню. Сколько
ни твердили ему, что, мол, ни чужой, ни тем более свой нипочем не станет
на нее покушаться, Волкодав был настороже. И, вообще говоря, без кольчуги
чувствовал себя голым.
Когда-то он наблюдал за тем, как охраняли правителей в больших городах
Халисуна и Саккарема. Если этим владыкам случалось выходить к народу,
на всех крышах расставляли стрелков, вгонявших стрелу в перстенек за двести
шагов. И давали наказ при малейшем подозрении спускать тетиву без лишних
раздумий. Да и среди слуг добрая половина всегда были переодетые стражи...
И народ все знал и все воспринимал как должное. Здесь не то. Поступить
так здесь значило смертельно оскорбить галирадцев. Одного его ей, может
быть, еще простят...
Вот и думай, телохранитель, как себя вести, чтобы и кнесинку оградить,
и с городом ее не поссорить...
На площади Волкодав бросил поводья слуге (тот машинально подхватил их
и только потом спросил себя, почему бы венну самому не отвести своего
коня, а заодно и боярских) и сразу встал подле кнесинки, за правым плечом.
Боярин Крут, сопя и покусывая седые усы, пошел чуть впереди и правее.
Волкодав с благодарностью отметил, что старый воин зорко обозревал ту
часть круга, которую он видеть не мог. Лучезар-Левый шагал с другой стороны.
Кажется, он решил вести себя с Волкодавом единственным способом, который
ему оставался; вообще его не замечать. По крайней мере, на людях.
Поклонившись народу, кнесинка Елень опустилась в старинное кресло. Пропел
серебряный рог, и Волкодав впился взглядом в первого приблизившегося купца.
Это был рослый, могуче сложенный, черный как сажа мономатанец, чьи тростниковые
корабли ошвартовались у пристани перед рассветом. Купец был одет в долгополое
желто-красное одеяние, отороченное крапчатым мехом; у него на родине зимой
было гораздо теплее, чем в Галираде летом. Чернокожий отлично говорил
по-сольвеннски и держал речь сам, без толмача. Он привез на торг дерево
- черное, желтое и красильное, - а также слоновую кость и двадцать три
черных алмаза. Два таких алмаза лежало в красивых деревянных шкатулках,
которые он поднес кнесинке Елень. Та уже вытащила круглую деревянную бирку,
чтобы вручить ему в знак разрешения на торговлю, но тут мономатанец звонко
хлопнул в розовые ладоши, и двое слуг бережно вынесли вперед высокую корзину,
сплетенную из пухлого тамошнего камыша. Купец расплылся в улыбке, сияя
ослепительными зубами, и, сняв полосатую крышку, запустил в корзину длинные
руки. Потом выпрямился и протянул кнесинке глиняный горшок. В горшке сидел
невзрачного вида кустик, весь усыпанный белыми снежинками мелких цветков.
Наверное, под здешним солнцем кустику было холодно: его укрывал большой
стеклянный пузырь, не иначе, выдутый нарочно ради этого случая. Мономатанцы
недаром славились как искусные стекловары...
Правительница большого и богатого города мигом позабыла всякую важность.
Она всплеснула руками и выпорхнула из кресла, словно самая обычная девочка,
которую добрый друг побаловал маковым пряником.
- Ой, Шанака-сао! Санибакати ларимба... Это значило - вот уж угодил, так
угодил. Оказывается, она говорила по-мономатански не хуже, чем купец Шанака
- по-сольвеннски. И, похоже, пестовала садик со всякой заморской зеленью.
Неподвижно стоявший Волкодав едва заметно напрягся: огромный чернокожий
отдал горшок с кустиком слугам и дружески обнял подбежавшую кнесинку.
- Это мой сын, Глуздовна, нарочно для тебя отыскал. Два дня лазил! Улыбка
Гор любит много, много солнца и... э-э-э... того, что птицы роняют!
Голос у него был зычный. В толпе, сошедшейся поглазеть, послышался смех.
После мономатанца на разостланный ковер ступил венн из рода Синицы. Волкодав
ощупал его точно таким же колючим взглядом, что и всех остальных. Венн
поклонился кнесинке черными соболями, знаменитыми серебристыми лисами
и большой кадью огурцов, которые его племя умело солить совершенно особенным
образом, всем соседям на посрамление. По мнению Волкодава, запах от кадки
шел дивный. Краем глаза он заметил, как сморщил тонкий нос Лучезар.
Время шло. Торговые гости сменяли друг друга и удалялись, гордо неся заветные
бирки. Кнесинка Елень для каждого находила доброе слово, и Волкодав отметил,
что она со многими, не с одним Шанакой, беседовала на их родных языках.
Понятно, это льстило купцам. И побуждало их приехать еще да других с собой
приманить.
Яркое утреннее солнце светило Волкодаву в правый глаз. От долгого стояния
на одном месте начали тяжелеть ноги. Он стал чуть-чуть покачиваться с
пятки на носок, разгоняя кровь. Он видел, что кнесинка была довольна богатыми
подношениями. Подарки отнесут в крепость, одни - в сокровищницу, другие
- на кухню, а потом используют как надлежит. На житье и награды храброй
дружине, на починку кромовых стен, на оружие и доспех для раздачи городским
ратникам, случись вдруг воевать...
Близился полдень. Волкодав в который раз позавидовал зевакам из местных,
вольным стоять или уйти, и порадовался тому, что череда купцов иссякала.
Предпоследним вышел поклониться кнесинке молодой уроженец далекого Шо-Ситайна,
меднолицый, с длинным хвостом светлых, точно пакля, волос и раскосыми
голубыми глазами. Его страна лежала за морем, еще дальше Аррантиады, и
славилась замечательными табунами, пасшимися в необозримых степях. Там
не строили больших кораблей, и этого шо-ситайнца, одного из первых в Галираде,
привез сюда отчаянный сольвеннский мореход. Волкодав видел, как кнесинка
пометила что-то на вощеной досочке-цере. Наверное, постановила наградить
предприимчивого корабельщика.
Цера у нее была можжевеловая, с красивым резным узором из переплетенных
стеблей на другой стороне. Волкодав разглядел его, потому что она держала
досочку на коленях, челом вниз от солнца. К цере на шелковом витом шнуре
было подвешено писало - костяное, с навершием в виде лопаточки для стирания
испорченных букв.
Шо-ситайнец, конечно, не знал языка, и ему помогал наемный толмач. Благо
людей, умеющих объясняться на всевозможных наречиях и желающих тем заработать,
в Галираде было с избытком. Всего седмицу назад, ища работы, Волкодав
и сам с отчаяния подумывал пойти в толмачи, но скоро отступился. Рылом
не вышел, объяснили ему.
Почему-то его взгляд то и дело возвращался к человеку, переводившему для
молодого купца. Это был мужчина, каких в любой толпе из ста сотня: невысокий,
рыжеватый, неопределенного возраста (что угодно от тридцати до пятидесяти),
с какими-то смазанными, незапоминающимися чертами лица. Такой с одинаковым
успехом сойдет и за сегвана, и за вельха, и за сольвенна. Может быть,
именно поэтому Волкодав, любивший знать, с кем имеет дело, присмотрелся
к нему повнимательнее. Что-то смущало его в этом человеке, но вот что?..
Его одежда?.. Насмотревшись на весьма пестро одевавшихся галирадцев, особенно
после встречи с тем стариком на морском берегу, Волкодав вряд ли удивился
бы даже саккаремским штанам при мономатанскйх сандалиях. Нет, не то. Рыжеватый
малый был одет вполне по-сегвански...
И вот тут до него дошло. Узор на рубашке причислял толмача к одному, совершенно
определенному племени. А синие кисточки на сапогах - к другому!
Этот человек - не тот, за кого себя выдает!
Усталость и неизбежную сонливость как рукой сняло. Волкодав подобрался,
готовясь к немедленным действиям. Больше всего ему хотелось подхватить
кнесинку на руки, закрывая собой. Нет, нельзя...
- ...На шеях его колесничных коней пребывает сила, грохот и страх врагам,
- спокойно и складно переводил между тем толмач, и шо-ситайнец поглядывал
на него с благодарностью. Волкодав живо представил себе хохот и улюлюканье
горожан, возмущение кнесинки, и полную неповинность сегвана, второпях
купившего хорошие сапоги и, вот незадача, не успевшего переменить кисточки.
Волкодав еще раз обшарил его взглядом, но не приметил никакого оружия.
Почему же в потемках души продолжало звучать тревожное било, ни дать ни
взять зовущее на пожар?..
- Позволь же, государыня, из рук в руки передать тебе три сокровища наших
благословенных степей, трех белых, как молоко, скакунов, никогда не слышавших
ни грубого окрика, ни посвиста плети...
Купец отступил чуть в сторону, обернулся и махнул рукой слугам выводить
косящихся, прижимающих уши красавцев, - жеребца и двух кобылиц. Послышался
восхищенный ропот: кони оказались действительно превыше всяких похвал.
И, кажется, Волкодав был единственным, кто на них не смотрел. Он смотрел
только на толмача. Тот, как и купец, тоже подался в сторону, только в
противоположную, чего настоящий толмач не сделал бы никогда. А потом,
продолжая улыбаться, вдруг сунул обе руки в рукава, а взгляд стал очень
холодным. В эту долю мгновения Волкодав успел понять, что уже видел его
раньше, и догадаться, почему убийца вырядился именно сегваном. Ради этих
вот широких рукавов, не утесненных завязками...
Дальше все происходило одновременно. Кнесинка Елень не успела испугаться.
Ее отшвырнуло прочь вместе с креслом - прямо на боярина Лучезара, - а
пригнувшийся Волкодав, как спущенная пружина, с места прыгнул на толмача,
стоявшего в четырех шагах от него. Уже в полете его догнал крик кнесинки.
Ему почудилось прикосновение: что-то прошло по его груди и по левому боку,
почти не причинив боли. Значит, он все-таки не ошибся. Как всегда в таких
случаях, время замедлило для него свой бег, и он увидел, как досада от
испорченного броска сменилась на лице убийцы страхом и осознанием гибели.
Потом искаженное лицо и руки со второй парой ножей, уже изготовленных
для метания, подплыли вплотную. Ножи так и не ударили. Ударил Волкодав.
Кулаком. Под подбородок. И услышал короткий хруст, какой раздается, когда
переламывают позвоночник.
Он свалился в пыль рядом с обмякшим телом убийцы, и время снова потекло,
как всегда.
Первой его мыслью было: оградить госпожу. Однако дружина обо всем уже
позаботилась. Кнесинку подхватили, укрыв за необъятными, надежными спинами.
Волкодав слышал ее голос, испуганный, недоумевающий. Поднялся и Лучезар,
которого сшибло тяжелое кресло. Вот уж кто был вне себя от ярости. Он
указывал пальцем на Волкодава и кричал:
- Вор!..
К счастью для венна, народ посчитал, что боярин указывал на убитого. Перепуганные
кони громко ржали и порывались лягаться. Слуги повисали на уздечках, с
трудом удерживая могучих зверей. Шо-ситайнскому купцу уже заломили за
спину руки, а над толпой, распространяясь, точно волна от упавшего камня,
витал клич: "Бей сегванов!"
- Это не сегван! - тщетно разыскивая взглядом боярина Крута, во всю мочь
закричал Волкодав.
Правый не отозвался, и венн понял, что надо что-то предпринимать самому.
Однажды, очень далеко отсюда, он видел, как изгоняли из большого города
каких-то иноплеменников, иноверцев, на которых свалили пропажу золототканого
покрывала из местного храма. Это было страшно. Волкодав мигом представил
себе, как добрые галирадцы камнями и палками гонят за ворота Фителу, Авдику,
Аптахара, громят и без того бедную мастерскую старого хромого Вароха...
Да как сами станут жить после такого?.. Волкодав поднялся, и тут Боги
пришли ему на выручку: из людской круговерти вынырнул стражник - тот самый
белоголовый крепыш, с которым он когда-то мерился силами за корчемным
столом.
Волкодав мертвой хваткой взял его за плечо:
- Это не сегван, парень! Слышишь?.. Скажи Бравлину...
- Он тебя ранил, - присмотрелся стражник. По рубахе венна, по груди и
по левому боку, в самом деле расплывались два темных пятна. Волкодав отмахнулся:
- Скажи всем, что этот убийца - никакой не сегван! Понял? Давай! Белоголовый
оказался понятливым. Он кивнул и напролом пошел сквозь
толпу, точно вепрь сквозь камыши. Мало-помалу стражников в толчее сделалось
больше, и вспыхнувшие кое-где драки прекратились сами собой, а выкрики
стали реже и тише.
Зато к Волкодаву подошли сразу четверо витязей во главе с Крутом. Одним
из четверых был Лучезар.
- Вор! - прямо глядя на венна, немедленно обвинил его Левый. Теперь уже
не могло быть сомнений, на кого он указывал. Волкодав промолчал.
- Иди, Лучезар, проследи, чтобы купца отвели в кром, но никаких обид не
чинили, пока не разберемся, - хмуро проговорил Правый. - И так еще кабы
вину заглаживать не пришлось. А ты, парень...
- Сговорился, вор! - повторил Лучезар. - Сам разбойник и разбойника нанял!
Отличиться надумал!.. Да и шею дружку сломал, чтобы остаток доплачивать
не пришлось...
- Что скажешь, парень? - спросил Крут. Волкодав ответил:
- Госпожу не зашибло?
- Не зашибло, - сказал Крут. - Так ты слыхал, что боярин говорит? Чем
докажешь, что чист?
В это время к ним подошел еще один витязь.
- Вот они, ножички, - сказал он, показывая на ладони два широких, как
ложки, клинка без рукоятей. - Один в донце кресла застрял, еле вынули,
другой... еще чуть - не в пряжку бы ремня, так бы в живот мне и угодил.
Боярин Крут осмотрел сияющее лезвие и опять повернулся к Волкодаву:
- Чем докажешь, что чист?
Тот вдруг ощерился, точно цепной пес, надумавший сбросить ошейник:
- А вот этим мечом!.. У нас за клевету виры не спрашивают!..
Нет, не зря государь Глузд со спокойной душой оставлял дочери город. Юная
кнесинка заставила расступиться дружину и во второй раз за одно утро бесстрашно
развела готовых к убийству мужчин.
- Вы!.. - властно прозвучал ее голос. - Лекаря сюда! Где Иллад?
- Вели, госпожа, чтобы не обижали сегванов, - сказал Волкодав. - Это не
сегван на тебя покушался.
- А кто же? - спросил Крут.
- Никто, - сказал Волкодав. - Они называют себя "никто". Осмотри
тело, и где-нибудь в потаенном месте, я думаю, увидишь помету... Знак
Огня, только наизнанку.
- Тьфу, - плюнул Левый. - Нечего было ему шею ломать. Уж мы бы порасспросили...
Волкодав не ответил.
- Боярин дело говорит, - сказал Крут.
Волкодав усмехнулся одним углом рта, неприятно и зло:
- Счастлива земля, где не знают этих убийц...
- Сам-то ты откуда знаток выискался?
- Вот именно, сам, - сказал Лучезар. Волкодав пропустил это замечание
мимо ушей, а Кругу ответил:
- Ты меня уже тридцать три раза висельником назвал. Кому же, как не мне,
с убийцами знаться...
- Хватит! - притопнула вырезным башмачком кнесинка Елень. - Ступай, Лучезар.
Купца обиходь, но, смотри, пальцем не трогай... Эй, где Иллад? А ты, Волкодав,
сказывай толком. Какие такие убийцы?
- У них своя вера, госпожа, - сказал венн. - Они поклоняются Моране Смерти
и думают, что совершают благодеяние, убивая за деньги. Он ничего не сказал
бы на допросе, только славил бы свою Богиню за муки и смерть...
Кнесинка, не дослушав, оглянулась:
- Иллад! Где Иллад?..
Сделалось ясно, что все это время она мало что замечала, кроме пятен на
его рубахе.
- Ты ранен!
Волкодав пожал плечами:
- Это не те раны, которые помешали бы мне служить, госпожа.
Из-за меня, было написано у нее на лице. Из-за меня все. В меня летели
ножи! А если бы я не белела тебе оставить дома кольчугу...
Как выяснилось, Иллад успел сладко задремать на своем кожаном ящике. Он
благополучно проспал и покушение, и всеобщую суматоху, и переполошенно
подхватился только тогда, когда кто-то из воинов взял его за плечи и хорошенько
встряхнул. Он неуклюже подбежал к кнесинке, переваливаясь с ноги на ногу
и отдуваясь:
- Что с тобой, государыня?..
- Не со мной! - отмахнулась она. - Мой телохранитель ранен, перевяжи его!
Волкодав не был тяжело ранен. Ножи, предназначенные кнесинке, лишь резанули
его, оставив две глубокие борозды. Порезы, конечно, болели и кровоточили,
но ни о какой опасности не было речи. Если бы Волкодава спросили, он бы
сказал, что вполне достаточно пока перетянуть их какой-нибудь тряпкой
почище, а потом, в крепости или дома, промыть и, может, зашить. Однако
никто его мнения не спрашивал. Кнесинка считала, что он пострадал за нее
и к тому же по ее вине, и тем было сказано все. Торговец пряностями, чья
палатка находилась неподалеку, провел их с Илладом под матерчатый кров
и оставил наедине.
Палатка благоухала перцем, корицей и еще тысячей всевозможных приправ.
Иллад раскрыл свой ящик и принялся перебирать коробочки и склянки, стараясь
не поворачиваться к Волкодаву спиной. Его движения показались венну не
слишком уверенными. Еще бы, подумал телохранитель. Домашний лекарь, привыкший
состоять при здоровых, в общем-то, людях, которых приходилось врачевать
разве от нечастой простуды да последствий непривычной еды... И вдруг его,
мягкотелого, кидают на горячую сковородку: спросонья тащат зашивать раны,
да кому! Свирепому венну с неведомым прошлым, может быть, даже и темным!..
Волкодав сложил на пол ремень и ножны и стащил рубашку, оставшись голым
по пояс. Рубашку пришлось отдирать от тела в тех местах, где ее успела
приклеить кровь. По счастью, ножи были отточены на совесть и разрезали
ее, как бритвы, ровно и чисто. Если осторожно отстирать и зашить, она
еще послужит...
Иллад наконец нашел что искал и повернулся к терпеливо ожидавшему Волкодаву,
держа в руке малюсенькую чашечку и стеклянный пузырек. Присмотрелся -
да и застыл, тараща глаза. Волкодав не очень понял, что такого особенного
увидел в нем лекарь. А халисунец вдруг кинулся вон из палатки со всей
скоростью, на которую были способны его короткие ноги.
- Госпожа!.. - беспрепятственно долетел сквозь тонкую просвечивающую стену
его испуганный голос. - Именем Лунного Неба заклинаю: скорее удали от
себя этого человека!..
- О чем ты, Иллад? - удивилась кнесинка.
- Он опасен, госпожа! - захлебывался лекарь. - Он может причинить тебе
зло!
Волкодав начал кое о чем догадываться. Нагнувшись, он вытянул из кожаного
короба полосу белого шелка и решил сам сделать повязку, потому что кровь
стекала по животу и левому боку, грозя испортить хорошие кожаные штаны.
- Говори толком! - досадливо зарычал снаружи боярин Крут.
- Этот венн - клейменый каторжник, госпожа, - заторопился халисунец.
- Он бывал в рук