Мария Семенова.
Волкодав
4. СТАРЫЙ МАСТЕР
"Оборотень, оборотень, серая, шерстка.
Почему ты начал сторониться людей?"
"Люди мягко стелят., только спать жестко.
Завиляй хвостом - тут и быть беде".
"Оборотень, оборотень, ведь не все - волки!
Есть гостеприимные в деревне дворы..."
"Может быть, и есть, но искать их долго,
Да и там с испугу - за топоры".
"Оборотень, оборотень, мягкая шубка!
Как же ты зимой, когда снег и лед?"
"Я не пропаду, покуда есть зубы.
А и пропаду - никто не вздохнет".
"Оборотень, оборотень, а если охотник
Выследит тебя, занося копье?.."
"Я без всякой жалости порву ему глотку,
И пускай ликует над ним воронье".
"Оборотень, оборотень, лесной спаситель!
Сгинул в темной чаше мой лиходей.
Что ж ты заступился - или не видел,
Что и я сама из рода людей?
Оборотень, оборотень, дай утки поглажу!
Не противна женская тебе рука?..
Как я посмотрю, не больно ты страшен.
Ляг к огню, я свежего налью молока.
Оставайся здесь и живи..." ...а серая
Шкура потихоньку сползает с плеча.
Вот и нету больше лютого зверя...
"Как же мне теперь тебя величать?.."
4. СТАРЫЙ МАСТЕР
Волкодав шел по улице, неся под мышкой завернутый в тряпицу меч. У меча
по-прежнему не было ножен, но годится ли гулять по городу с обнаженным
клинком? Аптахар присоветовал ему мастерскую, и Волкодав отправился искать
ее, оставив своих в гостином дворе и строго-настрого воспретив Ниилит
в одиночку высовываться за ворота. За комнату было уплачено на седмицу
вперед. Благо Фитела не обманул, рассчитался честь честью.
Город Волкодаву не нравился. Слишком много шумного, суетящегося народа,
а под ногами вместо мягкой лесной травы - деревянная мостовая, на два
вершка устланная шелухой от орехов. Босиком не пройдешься. Калеными орехами
здесь баловались все от мала до велика, женщины, мужчины и ребятня. Волкодав
сперва неодобрительно косился на лакомок, потом, неожиданно смягчившись,
надумал купить горсточку - побаловать Ниилит.
Люди оборачивались ему вслед, ошибочно полагая, что он не замечает их
взглядов. Сольвенны считали веннов лесными дикарями и про себя слегка
презирали, не забывая, впрочем, побаиваться. За глаза болтали всякое,
что взбредало на ум, но в открытую дразнить не решались, спасибо и на
том. Венны почитали сольвеннов распустехами и бесстыдниками, покинувшими
завещанный от предков закон.
И что любопытно: ни один сольвенн не стерпел бы, вздумай при нем, скажем,
сегван охаивать веннов. И венн кому угодно оборвал бы усы, услышав из
чужих уст хулу на сольвеннов. Два племени еще не забыли о родстве, и что
бы там ни было между ними - свои собаки грызутся, чужая не встревай.
Язык у двух народов был почти един, вот только здесь, в Галираде, называли
всход - лестницей, петуха - кочетом, а тул - колчаном. Непривычно, но
отчего не понять. Хуже было то, что они говорили "малако" и
"карова" и глумливо морщились, слушая веннское оканье. Волкодав
за свой выговор пошел бы на каторгу еще раз.
Город раскинулся между морской бухтой, приютившей многошумную гавань,
и каменистым холмом, где высился кром - деревянная крепость. В крепости
жил со своей дружиной кнес по имени Глузд. Кроме кнеса, в городе был еще
совет думающих старцев, избиравшихся от каждого конца. Этому совету подчинялась
стража, глядевшая за порядком на улицах Галирада.
Улицы спускались к тусклому голубому морю, лениво пошевеливавшемуся под
теплым безветренным небом. Вдали виднелись подернутые туманной дымкой
лесистые горбы островов. Самые дальние, казалось, реяли над водой, не
касаясь собственных отражений. Местные волхвы, насколько было известно
Волкодаву, толковали этот знак то как добрый, то как дурной, сообразно
расположению звезд. С моря пахло водорослями, рыбой, смоленым деревом...
и еще чем-то, наводившим на мысли о дальних странах и чужих небесах. Волкодаву
нравилось море. Больше, чем море, он жаловал только родные леса.
Чем ближе к гавани, тем больше разного народа встречал Волкодав. Иных
он сразу узнавал по цвету кожи, говору и одеждам, других видел впервые.
Здесь, близ устья Светыни, у скрещения удобных дорог, торг шел, как говорили,
от самого рождения мира.
Улицы в нижнем городе были вымощены не в пример лучше окраинных: поверх
плотно спряженных горбылей бежали гладкие доски. Не стало и ореховой шелухи
- улицы подметались. Волкодав невозмутимо шагал сквозь шумный водоворот
разноплеменной, разноязыкой толпы. Больше всего ему бы хотелось вдруг
оказаться где-нибудь на берегу лесного озера, возле уютного костерка.
Там, по крайней мере, никто не орет тебе в ухо, нахваливая товар...
Лавки, харчевни и мастерские теснились впритирку одна к другой. Волкодав
косился на прилавки, раздумывая о том, чего ради послал его сюда Аптахар,
- ведь ясно, что мастера на окраине взяли бы за ту же работу намного дешевле...
Сегван подробно объяснил ему, как пройти, но Волкодав, не любивший городов,
чувствовал себя немного неуверенно. Он, впрочем, скорее вернулся бы назад,
чем пустился в расспросы. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь сольвенн
с этакой усмешечкой начал объяснять дремучей деревенщине, где тут мастерская
старого Вароха. Наконец, с большим облегчением углядев среди пестрого
множества нужную ему вывеску
- красный щит и пустые ножны при нем, - Волкодав толкнул дверь и вошел.
Сколько труда положил он когда-то, пока не навык входить под чужой кров
вот так, без приглашения, непрошеным переступать святую границу порога.
Ничего, жизнь вразумила...
Где-то внутри дома тотчас откликнулся колокольчик, и навстречу посетителю,
сильно хромая, вышел хозяин - угрюмый старый сегван. Волкодав с первого
взгляда опознал в нем вдовца. Из-за спины мастера любопытно выглядывал
востроглазый мальчонка. Внучок, решил Волкодав. Или младшенький поздний
сынок, ненаглядная память об ушедшей подруге...
- Доброе утро, почтенный, - сказал он с поклоном. - Много ли нынче работы?
Он уже понял, что мастерская знавала лучшие дни. Что ж, тем лучше: может,
хоть втридорога не сдерут.
- Милостью Храмна, не жалуемся, - коротко ответил хозяин. - Господин витязь,
верно, желает ножны к мечу?
Волкодав едва не поправил старика. Он не состоял в дружине, а значит,
и витязем называться не мог. Но потом сообразил, что мастеровой и мальчишку
назовет мужчиной, лишь бы тот что-нибудь купил. Но что за обыкновение
у них здесь, в городе, - прямиком переходить к делу, не заводя разговора!
То ли дело было у Айр-Донна, в "Белом Коне". Волкодав принялся
разворачивать меч:
- Не найдется ли у тебя к нему ножен, почтенный? Прекрасный клинок невольно
притянул взгляд, заставил заново оглядеть себя от кончика до рукояти...
Если бы Волкодав смотрел не на меч, а на старого мастера, он увидел бы,
как вздрогнула его борода. Но он того не заметил и поднял глаза, услышав:
- Такой меч вдевать в покупные ножны - что красавицу в обноски рядить...
Не оскорбляй его, витязь. Дай лучше я сниму мерку, и завтра к вечеру ножны
будут готовы.
Волкодав задумался над его словами. В глубине души он был уверен, что
меч все поймет и не обидится на него... однако нелишне было и побаловать
добрый клинок: отплатит, небось. Но более всего подкупило Волкодава то,
что дед, видно, знал свое дело и не кривил душой в ремесле, предпочитая
потерять единственного, быть может, за целый день покупателя.
- А сколько возьмешь? - спросил он наконец.
- Смотря какая кожа, какие украшения... - начал было старик, но тут же
осекся и проговорил почти умоляюще: - Я сделаю тебе очень хорошие ножны.
Они будут стоить столько, сколько в другом месте возьмут за готовые: полчетверти
коня серебром.
Сколько раз Волкодав бывал в больших городах, столько же и попадался на
том, что шел в первую же лавчонку, не разведав сперва, что делается в
соседней. А уйти без покупки, уже заведя разговор с продавцом, венну не
позволяла совесть. Потому, может, и мало было среди веннов купцов?
- По рукам, почтенный, - сказал Волкодав и принялся отсчитывать задаток.
- Снимай мерку.
Почему-то мастер решил начать не с меча, а с него самого.
- Как будешь носить? У бедра или за спиной?
- За спиной.
- С какой стороны рукоять - слева, справа?
- Справа.
Старик водил писалом по навощенной дощечке-цере, делая какие-то пометки.
Волкодав обратил внимание, что Нелетучий Мыш настороженно озирался по
сторонам, а когда мастер вытащил шнурок с узелками и хотел обмерить Волкодава
через плечо - зашипел и едва не цапнул его за палец. Пришлось взять обозленного
зверька в руку, а дед вдруг заворчал на мальца:
- Что зря лавку просиживаешь? Сбегай-ка лучше к дядьке Бравлину, скажи,
пусть в гости заглядывает, совсем забыл старика... Пряжку нагрудную, господин
витязь, где делать?
Волкодав показал, отметив про себя, что мальчишка исчез молча и стремительно
- ни дать ни взять, по очень важному делу. Нелетучий Мыш плевался и шипел,
пытаясь высвободиться. Дед между тем поглядел в свои записи, нахмурился,
прикинул что-то в уме и попросил Волкодава повернуться спиной:
- Как еще ляжет, долог изрядно... Волкодав послушно повернулся, уважая
хромоту старика, но меча на прилавке не оставил. Это его и спасло.
...Когда дверь с треском распахнулась и через порог с криком "Руби
вора!" ворвалось сразу четверо стражников, Волкодав прыжком отлетел
в пустой угол еще прежде, чем ум его успел родить осознанную мысль об
опасности. И только поэтому жилистые руки старого мастера, протянувшиеся
сзади к его шее, схватили пустоту.
Стражники едва не проскочили мимо с разгону. Когда же повернулись - Волкодав
стоял в углу, слегка согнув разведенные колени и держа меч перед собой,
а Мыш, взобравшись ему на голову, воинственно разворачивал крылья.
- Ну? - спросил Волкодав и ощерился, показывая выбитый зуб. - Может, хоть
скажете, за что собрались рубить?
Три молодца, стоявшие против него, начали переглядываться. Они видели:
этот парень шуток не шутил, чего доброго вправду зарубит, кто сунется.
Четвертый был седоусый крепыш с витой бронзовой гривной на шее и при старшинском
поясе в серебряных бляхах. Он открыл рот, собираясь ответить, но мастер
его опередил.
- Я могу забыть лицо, но никогда не спутаю меч, - сказал он и дрожащей
рукой провел по бороде. Было видно, что этого часа он ждал очень, очень
давно. - Ты - Жадоба!.. Сам я не в силах тебе отомстить, но в этом городе,
по счастью. Правда не перевелась...
- Я не Жадоба! - сказал Волкодав.
- Лжешь, - ровным голосом ответил старик. - Немногие знают тебя в лицо,
потому что ты надеваешь личину, когда идешь насиловать и убивать. Но я
знаю твой меч и то, что другому ты его ни за что не доверишь даже на время.
То-то ты и зашел в мою мастерскую, ведь здесь почти никто не бывает...
- Я не Жадоба! - мрачно повторил Волкодав и про себя в который раз проклял
разбойников. Не убив по дороге, они, похоже, собирались прикончить его
здесь, чужими руками. Даже если он и уложит всех четверых, далеко уйти
ему не дадут.
Седоусый наконец подал голос.
- Рожа у тебя, прямо скажем, разбойничья, - сообщил он Волкодаву. - А
что, может кто-нибудь подтвердить, что ты не Жадоба?
Наконец-то Волкодав услыхал разумное слово.
- В гостином дворе Любочады живет Фитела, сегванский купец, - сказал он
старшине. - Его люди тебе растолкуют, кто я такой.
- Сходи, - кивнул тот одному из своих молодцов. И сам заступил его место,
следя, чтобы Волкодав не вздумал броситься в дверь.
- Не бойся, не побегу, - сказал Волкодав. - Пускай тать бегает!
Он ждал, что занятый делами купец пришлет самое большее Авдику Если, конечно,
стражнику вообще повезет застать кого-нибудь в гостином дворе. К его искреннему
изумлению, Фитела пожаловал сам, да еще с Аптахаром... и с Ниилит. Девчонка
тут же кинулась к Волкодаву. Стражники дернулись перехватить ее, но гибкая
Ниилит вывернулась из-под рук и оказалась рядом с венном.
- Еще и потаскушку свою... - плюнул старик.
- А вот за это, дед, я тебе бороду выдеру, - пообещал Волкодав. - Не посмотрю,
что седая. - И зарычал на Ниилит: - Я тебе что сказал - дома сидеть!..
А про себя подумал, что так и не купил ей синие бусы. Себя небось не забыл,
бегом побежал заказывать ножны...
- Здравствуй, почтенный Бравлин, - обратился между тем Фитела к старшине,
и Волкодав сперва удивился, но потом рассудил, что купец был здесь не
впервые и наверняка знал полгорода. - Что это здесь произошло с моим человеком?
- И ты здравствуй, Фитела, богатый гость, - ответил Бравлин. - И ты, Аптахар.
Случиться-то ничего пока не случилось. Только вот мастер Варох признал
его меч и говорит, что это - Жадоба.
- Во дела! - восхитился Аптахар и звонко хлопнул себя по бедру ладонью:
- Нет, дружище Бравлин. Жадобу словить, конечно, дело доброе, но нынче
ты промахнулся.
- Пожалуй, - согласился купец.
- Что вы можете сказать об этом человеке? - кивнув на Волкодава, поинтересовался
Бравлин.
- Ничего, кроме хорошего, - ответил Фитела без раздумий.
Аптахар же добавил:
- Он венн, мы зовем его Волкодавом.
Бравлин с сожалением посмотрел на налившегося багровой краской Вароха.
Он спросил:
- А давно ли вы его знаете?
Аптахар принялся загибать пальцы и ответил:
- Четырнадцать дней. Фитела согласно кивнул.
- Так-так! - встрепенулся старик. Бравлин со вздохом развел руками:
- Ничего не поделаешь. В кром надо идти, пускай кнесинка судит.
- Кнесинка? - переспросил Аптахар.
- Ну да, кнесинка Елень. Кнес-то нынче в отъезде, - кивнул Бравлин. И
повернулся к Волкодаву: - Ты, парень, давай-ка сюда меч. Выйдешь чист
перед государыней - получишь назад.
- Не дам! - сказал Волкодав. Бравлин покосился на своих молодцов, но Аптахар
перехватил взгляд старшины.
- Не советую, Бравлин, - сказал он спокойно. - Я видел его в деле... ребят
погубишь и его живым не возьмешь. Давай лучше я буду ручателем, что он
не сбежит по дороге. Ведь не сбежишь, Волкодав?
- Пусть тать бегает! - повторил Волкодав.
- Мой человек хочет сказать, - вмешался Фитела, - что, пока он не назван
преступником, ему нет нужды ни убегать, ни отдавать оружие. Он рад будет
предстать перед кнесинкой и не сомневается в ее мудрости и справедливости,
но до тех пор в его свободе не властен никто. Так, Волкодав?
Тот кивнул. А про себя в который уже раз поразился способности ученых
людей облекать складными словами все то, над чем сам он размышлял бы полдня.
Кром зовется так оттого, что, во-первых, отгораживает самую укромную часть
поселения, а во-вторых, строят его из кременно-твердого камня и самого
лучшего, кремлевого леса. Галирадский кром стоял на неприступном скалистом
холме под защитой знатного рва и крутого вала, над которым высились бревенчатые
стены. Если какой-нибудь ворог надумает взять Галирад и проломит внешние
укрепления, обширный кром примет защитников города и, чего доброго, позволит
им отсидеться, пока гонцы летят за подмогой. Волкодав отметил про себя,
что ров был ухожен, а земляной вал покрыт глиной и обожжен. Видно, кнеса
не зря прозывали Глуздом, то есть Разумником. Посмотрим, в отца ли удалась
дочь...
Если бы суд судить предстояло, скажем, кнесичу - какому-нибудь безусому
юнцу, годящемуся Волкодаву в младшие братья, - он не ждал бы для себя
добра. Юнец поверит наговору, прельстится честью схватить Жадобу... Иное
дело кнесинка. Суд женщины - священный суд Хозяйки Судеб.
Им пришлось довольно долго ждать во дворе, но наконец Бравлин разыскал
старшего витязя и, почтительно сняв шапку, изложил ему происшедшее. Могучий
седой боярин выслушал и скрылся за дверью, и Волкодав обратил внимание,
что у ворот сразу прибавилось отроков. Если кнесинка признает в нем Жадобу...
Потом слуги расстелили у крыльца пушистый ковер и утвердили на нем резное
деревянное кресло-столец. Волкодав предпочел бы, чтобы его судили так,
как было принято дома, - под праведным деревом или на берегу чтимой реки.
Он нахмурился. Сольвенны с их Правдой большого доверия ему не внушали.
Но тут на крыльце появилась кнесинка Елень, и он мигом обо всем позабыл.
Кнесинка была прекрасна. Дочери вождей всегда бывают прекрасными. Это
так же верно, как и то, что большуха всегда разумна и справедлива, а муж
ее - первый охотник и храбрейший воин в роду. Вожди - лучшее, что есть
у народа, ими он и Богам предстоит...
Кнесинка выглядела едва ли не ровесницей Ниилит. У нее была русая коса
толщиной в руку и серые глаза, как два лесных родника. На чистом лбу красовался
серебряный венчик, усыпанный зелеными, в цвет клеток поневы, камнями.
Дивное диво, девичья красота!.. Ниилит легко было обхватить в поясе пальцами;
кнесинка была полнотела. Ниилит была диким котенком, стремительным и пугливым
- Кнесинка, привыкшая к почтению и любви, выступала белой лебедью...
- Гой еси, государыня, - в пояс поклонились пришедшие.
- И вам поздорову, добрые люди, - приветливо ответила она, усаживаясь
в кресло. Ее взгляд задержался на лице Волкодава. - Боярин Крут Милованыч
мне сказывает, - она кивнула на рослого седоголового воина, стоявшего
по правую руку, - что здесь человек, которого другой посчитал за Жадобу?
- Истинно, государыня, - тотчас ответил Варох. - Вот он, Жадоба! - И вытянул
узловатую руку, указывая на Волкодава. - Я узнал его по мечу!
- Покажите мне этот меч, - сказала кнесинка Елень. Волкодав молча размотал
тряпицу и подошел к девушке, держа меч на ладонях. Он заметил, как поползла
к ножнам рука красивого молодого боярина, стоявшего слева от кресла. Волкодав
не удостоил его даже взглядом и отступил, сложив узорчатый клинок к ногам
кнесинки на ковер.
- Он пришел ко мне заказывать ножны, - продолжал старый мастер. - Думал
небось - коли я не бойко торгую, так нечего и бояться! А я его сразу признал!..
Волкодав угрюмо смотрел на свой меч, поблескивавший на ковре.
- А что скажут очистники? - кнесинка Елень повернулась к Фителе. - Молви
слово, почтенный гость. Фитела с поклоном вышел вперед.
- Этого человека, - начал он, - я впервые увидел в Большом Погосте, в
корчме Айр-Донна, две седмицы назад. Он пришел наниматься в охранники...
- Он был один? - быстро спросила кнесинка.
- Нет, госпожа, он сразу предупредил меня, что с ним еще двое: девушка,
которую ты здесь видишь, и больной друг - слепой, весь в язвах. Я нанял
его и...
- В Большом Погосте? Так близко от Галирада?
- Я и не хотел нанимать его, госпожа, но он сумел доказать, что лишним
не будет.
- Накостылял мне по шее, - хмыкнул Аптахар. - Прости, государыня кнесинка.
- При нем уже был тогда этот меч? - продолжала расспрос кнесинка Елень.
- Нет, он добыл его через два дня, когда на нас напали люди Жадобы.
- Еще бы!.. - перебил старый Варох. - Сам и навел!..
- Нет, - сказал Фитела. - Наоборот, он нас предупредил.
- Каким образом? - наклонила голову правительница.
- Он держит ручную летучую мышь - вон она сидит у него на плече. Эта мышь
начала беспокоиться, и он сказал нам, что, верно, в лесу недобрые люди.
Я велел надеть кольчуги, и только поэтому разбойники не перестреляли нас,
как зайцев... Сам Волкодав уложил троих в рукопашной и еще одного - из
лука.
- Волкодав? - переспросила кнесинка.
- Да, так мы его называем... Вот после того боя, госпожа, и появился у
него добрый меч.
Вокруг тем часом собрался любопытствующий народ: витязи из дружины, городские
стражники, просто жители и купцы, пришедшие в кром по делам.
- Кто видел, как он добыл меч? - спросила кнесинка.
- Встретился со своими, они ему и передали, - сказал Варох.
- Я не видел, - развел руками Фитела.
- И я, - поскреб бороду Аптахар.
- Я видела!.. - с неожиданной отчаянной смелостью вышла вперед Ниилит.
- Да прольется дождь тебе под ноги, венценосная шаддаат...
- А ты давно ли с ним, девица? - повернулась к ней кнесинка. - Не твоя
ли бусина у него в волосах?
- Нет, венценосная шаддаат, - ответила Ниилит. - Я встретила его почти
месяц назад... он спас меня от насильника и с тех пор хранит, как сестру!
Там, на дороге, один из разбойников схватил меня на седло и хотел увезти.
Господин Волкодав догнал его, они бились... он ранил разбойника в руку,
и тот убежал, выронив меч. Клянусь в том, госпожа! Если я лгу, пускай
у меня... пускай у меня никогда не будет детей!
- Э, парень! - сказал Аптахар. - Да ты никак самого Жадобу и ограбил!
- Как был ранен разбойник? - вступил в разговор боярин, стоявший справа
от стольца. Волкодав молча забрал в кулак два пальца правой руки
- указательный и большой.
- А я говорю - лжа все!.. - затопал ногами старый Варох. - Вели, государыня,
железо нести!.. Потягаюсь с ним перед Богами, как ваша Правда велит!
- А что, - сказал левый боярин. - Пускай бы потягались, сестра. Сразу
узнаем, кто виноват, да и позабавился заодно.
Сестра, отметил про себя Волкодав.
- Погоди, старче, - неожиданно поднялась с кресла кнесинка Елень. - Скажите
мне, думающие бояре, батюшки моего верные ближники! И вы, сведомые горожане!
Был ли Жадоба когда в плену, носил ли оковы?
- Не был! - тотчас отозвалось сразу несколько голосов.
- Не был, кнесинка, - сказал правый боярин, и левый согласно кивнул головой.
Государыня Елень между тем пристально глядела на Волкодава, и тот не мог
понять, что она рассматривала: то ли бусину, то ли щелкавшего зубами Мыша,
то ли что-то у него на шее... Он уже думал поправить ворот рубахи, когда
кнесинка обратилась к нему:
- Подойди сюда, Волкодав. Засучи рукава и покажи мне руки.
Он подошел, развязывая на запястьях тесемки. Потом завернул рукава и вытянул
руки перед собой. Руки как руки: костистые, оплетенные выпуклыми темными
жилами, в мозолях, шрамах и свежих пятнах, оставленных отболевшими волдырями.
Чуть повыше запястий на коже красовались две широкие, плохо зажившие полосы,
и Волкодав смекнул наконец, к чему присматривалась мудрая девушка. На
шее у него был точно такой же след. От ошейника.
- Этот человек - не Жадоба! - громко произнесла кнесинка Елень свой приговор,
и даже Варох принужден был промолчать. - Тебе, мастер, - обратилась она
к старику, - незачем с ним ссориться. Вот мое слово: сделай ему ножны,
как договаривались, и за ту цену, о которой у вас шла речь. Ты же, Волкодав,
вправе требовать за обиду виру в четверть коня серебром...
Волкодав пожал плечами. Ему хотелось только одного - поскорее убраться
отсюда и как следует вымыться. Правильно же делала мать: когда отец, продав
яблоки и мед, возвращался с торга домой, она не сразу допускала его к
общему столу, кормила из отдельной посуды. Чего, кроме скверны, можно
набраться в городе, где гостя, вступившего под кров, обвиняют неведомо
в чем и отдают стражникам на расправу?!..
- ...Но я прошу тебя, благородный венн, не держать сердца на мастера Вароха,
- говорила тем временем кнесинка. - Это верно, он пренебрег святостью
крова... но, если бы ты знал его горе, ты непременно простил бы его...
Волкодав немедля кивнул, хотя, по его мнению, ни о каком прощении речи
быть не могло. А кнесинка Елень продолжала:
- Я не осмеливаюсь судить его, ибо сама не знала подобного. Прими же эту
виру из моих рук! Пусть знают наши братья, храбрые венны, что и в Галираде
есть Правда.
Боярин передал ей несколько серебряных монет местной чеканки. Кнесинка
наклонилась и подняла меч.
- Я знаю, что еще не раз услышу об этом мече, - сказала она, протягивая
Волкодаву узорчатую рукоять. - Я знаю, что теперь он в достойных руках.
Бравлин вышел проводить их за ворота детинца.
- Ты вот что, парень, - сказал он Волкодаву. - Если будет охота подработать
до осени, покуда твой купец назад не поедет, - приходи, спросишь меня...
рад буду.
- Благодарствую, - кивнул Волкодав. И подумал, что скорее удавится.
- Мы с Авдикой всегда нанимаемся, - сказал ему Аптахар. - Ты куда сейчас
- домой? Или, может, выпьем зайдем? После этаких-то дел...
Волкодав посмотрел на солнце, неспешно клонившееся к далеким горам.
- Нет, я еще на рынок... пошли, Ниилит.
- Ножны завтра будут готовы, - глядя в сторону, буркнул мастер Варох.
- Вечером заберешь.
- Обойдусь я без твоих ножен, - сказал Волкодав.
- А я - без твоих денег!.. - Голос старого сегвана сорвался. Трясущейся
рукой выгреб он из сумки задаток и швырнул под ноги Волкодаву. Тот молча
повернулся и пошел прочь вместе с Ниилит, пугливо ухватившейся за его
локоть. Внук старика бросился собирать раскатившиеся монеты и тут же получил
за это от деда по спине костылем, но Волкодав того уже не видал.
Рыночная площадь Галирада раскинулась у самого берега. По утрам к дубовым
пристанищам подходили лодьи рыбаков, полные тугих слитков живого чешуйчатого
серебра, торговля начиналась чуть свет и длилась допоздна, а весной и
летом, в пору светлых ночей - круглые сутки. Волкодав понять этого не
мог. Древний закон не признавал сделок, заключенных после заката, без
присмотра справедливого Ока Богов. Ни один венн не стал бы покупать или
продавать что-либо ночью, сольвенны же... Да, чего доброго, скоро этот
народ вконец перестанет рождать женщин, подобных кнесинке Елень...
- Что ты хочешь купить, господин? - набравшись храбрости, спросила Ниилит.
Волкодав не мог взять в толк, с какой стати она, вовсю смеявшаяся с Тилорном,
с ним самим ужасно робела. Наверное, я плохой человек, усмехнулся он про
себя. Доброго человека ни котенок, ни девушка не забоится...
- Бусы хочу купить, - проворчал он в ответ. - Одной такой голубоглазой,
черноволосой саккаремской красавице. Может, присоветуешь, какие ей подойдут?
Он изумленно остановился, когда Ниилит едва не заплакала:
- Господин... не обижай меня, господин... Волкодав заметил краем глаза,
что на них стали оглядываться. Ну и пускай оглядываются. Он взял Ниилит
за плечи и легонько встряхнул:
- В чем дело, девочка? Она закрыла руками лицо:
- Я же только правду сказала о тебе, господин... Волкодав беспомощно выпустил
ее и еле сдержался, чтобы не плюнуть на деревянную мостовую. Решила, стало
быть, что он надумал ее отблагодарить за честные слова на суде. Давно
уже Волкодав не чувствовал себя до такой степени дураком. И ведь не на
кого пенять - сам во всем виноват. Выбрал времечко для подарка.
В который раз пожалел он о том, что Хозяйка Судеб, дающая каждому смертному
его долю, обделила его способностью красно говорить. Он заставил Ниилит
отнять ладони от лица и сказал:
- Я с самого начала хотел купить тебе бусы. Это нехорошо, когда девка
без бус. Захочешь приветить жениха, и подарить нечего будет... Думал завтра
пойти с тобой, присмотреть... а сегодня меня мало стражники не зарубили...
у этого, как его там... вот я и решил: вдруг до завтра еще на что-нибудь
напорюсь...
Собственное косноязычие привело его в отчаяние, но Ниилит смотрела ему
в глаза и, верно, сумела прочесть там все то, что он тщетно пытался выразить
словами. Она вновь захлюпала носом, но уже совсем по другой причине:
- Прости меня, господин...
Волкодав притянул ее к себе и с большим облегчением провел ладонью по
нежным щекам, утирая слезы:
- Ладно, сестренка... Пойдем, что ли, бусы-то выбирать?
- Пойдем, - прошептала Ниилит, держась за ею руку, и в первый раз забыла
назвать его господином.
Лавок и лавочек, где торговали украшениями, было несусветное множество.
День прочь, покуда все обойдешь. У некоторых на дверях красовались изображения
змей - нарисованные, а то и резные.
- Знаешь, зачем это? - спросил Волкодав. Ниилит помотала головой, и он
объяснил: - Это знак для воров. Лавочку по ночам сторожат ядовитые змеи,
так что, мол, не обессудьте...
Ниилит засмеялась, а Волкодав поймал себя на том, что впервые говорит
с нею легко и спокойно. Совсем как Тилорн.
- Давай пойдем туда, где нету змеи, - предложила Ниилит.
- Не любишь змей?
Ниилит лукаво блеснула голубыми глазами:
- Где нет змей, там, наверное, подешевле... Девочка понимала, что денег
у него хватит разве что на стекляшки.
- Когда-нибудь я тебе куплю настоящие, сапфировые, - сказал Волкодав.
Она почему-то насторожилась. Потом спросила:
- Тебе нравятся сапфиры?
Волкодав пожал плечами и честно ответил:
- Их, по крайней мере, не было там, где я сидел на цепи.
В конце концов они облюбовали открытый лоток, за которым стоял молодой
сольвенн, почему-то переодевшийся уроженцем Аррантиады.
- Здравствуй, почтенный, - сказал ему Волкодав.
- Благословенна пыль на дороге, приведшей тебя сюда, о воин, - ответствовал
тот церемонно, старательно подражая выговору и манере аррантов. Волкодаву
стало смешно. Что ж, сказал он себе, иные в самом деле охотнее расстегивают
кошельки, если думают, что покупают заморский товар. Не все же видели,
как он, с первого взгляда, что баснословные камни на самом деле происходили
из стекловарной мастерской за углом.
- Чем же ты хочешь порадовать красавицу, доблестный воин? - осведомился
торговец. - Вот несравненное ожерелье из мономатанских черных алмазов.
Вот чистейшие изумруды из тайных копей Вечной Степи: я бы поведал тебе
об извилистых и поистине удивительных путях, которыми попал ко мне каждый
из них, но, боюсь, рассказ мой задержал бы тебя до утра...
Нелетучий Мыш между тем слез с хозяйского плеча на лоток и попробовал
укусить густо-вишневую прозрачную бусину, показавшуюся ему съедобной.
Чуть не сломал зуб и, оскорбление плюясь, взбежал по руке Волкодава от
греха подальше на привычное место.
- Сапфиры, - сказал Волкодав. - Вот эти, если я тебя правильно понял,
настоящие халисунские?
- О да! - благоговейно сложил руки купец и едва не забыл об акценте, обрадованный
легковерием лесного невежды: - Счастливые жители Халисуна находят их на
дне глубоких озер... Иные считают их слезами райских птиц, удрученных
разлукой. Ты, без сомнения, знаешь, что цвет камня зависит от глубины,
на которой он зародился. Те, что посветлее, лежат у самой поверхности,
почти невидимые в воде. Поэтому они дешевы. Зато темные и самые прекрасные
добывают из страшных пучин, и почти каждый оплачен кровью ныряльщика,
ибо во мраке подводных пещер гнездятся когтистые твари...
Волкодав терпеливо слушал болтовню лже-арранта, искоса наблюдая за Ниилит.
Он видел, как она склонилась над ниткой некрупных синих бус - чуть-чуть
темней ее глаз. Вкус у девчонки был безошибочный. Она даже хотела взять
бусы в руки, но последние слова продавца заставили ре отшатнуться. Она
испуганно посмотрела на Волкодава: неужели он все-таки надумал купить
ей настоящие камни?..
- Может быть, поищем стеклянные?.. - взмолилась она шепотом.
Волкодав положил руку ей на плечо и широким жестом обвел весь прилавок:
- Выбирай любые, какие нравятся.
Испуг в глазах Ниилит сменился неподдельным ужасом. Она молча указала
на самую дешевую кучку водянисто-голубых, почти бесцветных бусин неправильной
формы. Они даже не были снизаны в ожерелье.
- Ну уж нет, - сказал Волкодав и повернулся к торговцу: - Вон те, синие,
- почем? Лже-аррант воздел руки к небу:
- Горе, горе мне!.. Необходимость спешного отъезда вынуждает меня распродавать
чудесные сокровища поистине за бесценок... Три четверти коня серебром.
В убыток себе продаю...
Услышав непомерную цену, Ниилит ахнула и дернулась было из-под руки Волкодава,
но, конечно, не вырвалась. Он же не спеша положил на прилавок свой меч,
постаравшись, чтобы с него при этом наполовину съехала тряпка, и принялся
так же неспешно развязывать кошель.
- Мы, венны, предпочитаем покупать у достойных людей, - проговорил он
удовлетворенно. - Да, будь я здешним правителем, я бы приказал отрубать
руку всякому, кто торгует подделками. Сам я так и поступил с одним человеком,
продавшим мне якобы золотое обручье с рубинами. Полгода спустя я узнал,
что отдал трехмесячный заработок за никчемную латунь и презренные стекляшки.
Я долго разыскивал негодяя, но уж когда разыскал...
Он видел, как заметался торговец. Волкодав очень надеялся, что сметливый
мошенник найдет единственно правильный выход из положения, и не ошибся.
Торговец подхватил нитку, облюбованную Ниилит, и уставился на нее так,
словно впервые увидел.
- Горе, горе мне! - вновь вскричал он, и на сей раз вполне искренне, к
немалому удовольствию Волкодава. - Это ожерелье попало ко мне только вчера,
и я не приметил крохотной царапинки на одном из камней, вот здесь, с краю.
Таким образом, за эти чистейшие, несравненные камни...
- ...будет вполне достаточно полутора серебряных монет, - назвал Волкодав
точную цену. И улыбнулся.
- Ах, доблестный воин, - вздохнул лже-аррант и протянул бусы Волкодаву.
- Видят Боги, в убыток себе продаю...
Волкодав расплатился и застегнул на шее Ниилит крохотный замочек. Посмотрел
в ее смеющиеся, сияющие глаза, и рука сама потянулась погладить шелковые
волосы, заплетенные в тугую толстую косу.
- Пошли, - сказал он и забрал меч с прилавка. - Мудрец наш там уже извелся
поди.
Напоследок они еще свернули к причалам: Ниилит, выросшая у моря, так и
тянулась посмотреть на корабли. Нелетучий Мыш висел у нее на руке. Держась
одной лапкой за ее палец и помогая себе сгибами крыльев, ушастый зверек
запихивал в рот моченое яблоко, которым угостила его сердобольная торговка.
Подумав немного, Волкодав купил с ближайшего лотка сладкую слоеную булочку
для Ниилит.
- А тебе? - сразу спросила она. Волкодав улыбнулся:
- Я не сластена.
Ниилит принялась уговаривать его, и наконец, сдавшись, он отщипнул кусочек.
Плюшка показалась ему удивительно вкусной.
А вокруг чем только не торговали! Грушами и яблоками, заботливо сбереженными
с прошлого года и не потерявшими ни вида, ни вкуса. Ранней зеленью, успевшей
налиться соками в солнечных уголках, укрытых от ветра. Рыбой девяноста
девяти сортов и засолов. Грибами, засушенными на нитках или выдержанных
в бочках под гнетом. Копчеными гусями и живой птицей в ивовых клетках.
Пирогами, от одного запаха которых голова шла кругом...
Волкодаву до смерти хотелось накупить сразу всего и устроить пирушку,
побаловать Тилорна с Ниилит да и себя самого... Он все-таки опустил руку,
уже тянувшуюся к кошельку. Рановато вздумалось баловаться. Надо будет
завтра пойти на улицу кузнецов расспросить, не нужен ли кому подмастерье-молотобоец...
Сольвеннские и сегванские лодьи стояли на песке, вытащенные за линию прилива
на дубовых катках. Для тяжелых кораблей, приходивших из Аррантиады, был
устроен настоящий причал из вбитых в дно свай, покрытых добротной бревенчатой
вымосткой. Аррантских кораблей было немало. Благодарные мореходы даже
воздвигнули на торговой площади бронзовую статую своего Бога. Здоровенный
мужик, всклокоченный и голый, попирал гранитный валун, гневно замахиваясь
гарпуном, зажатым в могучей руке. Когда сольвеннские купцы ссорились с
аррантскими. Медному Богу, случалось, натягивали на голову мешок. А то
и начищали иные части изваяния до веселого солнечного блеска.
Сегодня подле Медного Бога вовсю стучали топоры: плотники возводили посреди
торга дощатый помост.
Ниилит любовалась парусниками, уверенно называя, откуда какой. Два или
три из них она уже видела дома и теперь радовалась им, точно старым знакомым.
Волкодав обратил внимание на одно судно, недавно причалившее к берегу.
Команда снимала и сворачивала паруса, у борта суетились грузчики, а по
сходням спускались несколько мужчин в долгополых одеяниях, сшитых из двух
половин: справа серая ткань отливала краснотой, слева - зеленью. У тех,
что шли впереди, цвета одежд были поярче. У тех, что держались сзади -
побледней.
- Это, должно быть, с острова Толми, - сказала Ниилит. - Там живут жрецы
Богов-Близнецов.
...Однажды, когда Волкодав был маленьким, мальчиком, к ним в деревню пришел
высокий седобородый старик, назвавшийся Учеником Близнецов, и попросил
разрешения обосноваться поблизости.
"Старые люди не должны селиться одни, - сказала большуха. - Как вышло,
что ты живешь сиротой?"
Пришелец объяснил, что так велела ему его вера. Он собирался выстроить
в лесу шалаш или выкопать над берегом Светыни пещерку. Но на другой же
день начал кашлять и волей-неволей остался в большом доме, где за ним
присматривали старухи и ребятня. Когда же старик выздоровел, наступила
зима, и жреца никуда не пустили. Мыслимое ли дело - дать гостю уйти в
метель и мороз, на верную погибель?
Волкодав отлично помнил его морщинистые руки, добрые глаза и длинную,
пышную бороду. Сколько было волосков в той бороде, столько же и рассказов
о Близнецах жило в памяти старика. Серые Псы слушали его с любопытством,
коротая за домашней работой зимние сумерки. Иногда же, наоборот, жрец,
просил их рассказать о своей вере. Однажды он попросил мальчишек смастерить
ему костяное писало и надрать гладкой бересты с поленьев, приготовленных
для очага.
"Зачем тебе?" - спросили его.
"Запишу ваши сказания", - ответил старик. Куда подевались те
берестяные листы, испещренные чужеземными письменами? В ночь разгрома
старый мудрец взывал к милосердию, творил священное знамение и пытался
прикрыть собой раненых и детей. Пока кто-то из комесов Людоеда не снес
ему мимоходом седую голову с плеч... Волкодав не стал рассказывать о нем
Ниилит.
...Сладкая булочка все-таки не пошла ему впрок. А ведь мог бы, кажется,
уже усвоить: стоит только пригладить на загривке вздыбленную щетину, и
сейчас же что-нибудь случится. Что-нибудь скверное.
Волкодав пребывал в таком неприлично добром расположении духа, что, заметив
впереди стайку мальчишек, азартно швырявших в воду камни, не сразу разобрал,
чем именно они занимались.
И только когда с воды долетел тонкий, жалобный визг, Волкодав прищурился
против света, мгновенно насторожившись. Вечернее солнце било в глаза,
но все-таки он разглядел: в десятке шагов от причала, осыпаемый градом
камней, барахтался лопоухий щенок.
Дальше все происходило гораздо быстрее, чем можно про то рассказать. Волкодав
сунул Ниилит завернутый в тряпку меч и, ни слова не говоря, прыгнул вперед.
Нелетучий Мыш подавился яблоком, выронил его, расправил крылья и ринулся
с руки Ниилит, но разорванная перепонка в который раз его подвела. Мыш
шлепнулся на деревянную мостовую и пронзительно закричал, кляня свое увечье.
Причал между тем огласился истошным ревом. Волкодав расшвырял малолетних
палачей безо всякой пощады, а рука у него была тяжеленная. Разогнав мальчишек,
он быстро глянул вниз. Ленивые волны колыхались между осклизлыми сваями.
Там, где только что сучил лапками несчастный малыш, расходились медленные
круги.
Волкодав без раздумий прыгнул в холодную воду.
Косые лучи отражались от поверхности, почти не проникая в глубину, но
он рассчитал точно. Вытянутые руки почти сразу нащупали мягкое, еще шевелившееся
тельце. Оттолкнувшись ногами от каменистого дна, Волкодав вынырнул, перехватил
наглотавшегося волы щенка за задние лапки и сильно встряхнул. Оживая,
тот закашлялся и заплакал. Волкодав подплыл обратно к причалу. Ему повезло
- было время прилива, вода стояла высоко. Рванувшись вверх, он ухватился
свободной рукой за край настила, подтянулся и вылез.
- А ну, подай сюда щенка!
Навстречу ему уже шел широкоплечий папаша одного из сорванцов. Сын опасливо
прятался за спиной разгневанного родителя. Левый глаз у нею стремительно
заплывал, зато правый смотрел на Волкодава с нескрываемым злорадством.
Грозный батюшка нередко охаживал наследника плеткой. Зато с ним можно
было ничего не бояться. И никого.
Двое стражников появились из собравшейся толпы и остановились посмотреть,
что происходило.
Волкодав отдал щенка Ниилит и стад отжимать подол рубахи.
- Много воли забрал, венн! - багровея лицом, зарычал мужчина и рванул
его за плечо, заставляя обернуться. - Не в лесу у себя!.. Не твой псеныш,
не тебе о нем и радеть! Подай сюда, говорю!
Довольно долго Волкодав молча смотрел на него. Потом улыбнулся. Он знал,
какая у него была улыбка. Иные люди задумывались, стоило ли продолжать
разговор.
- Своего сына, - сказал он набычившемуся сольвенну, - ты так воспитал,
что он горазд мучить всякого, кто слабей. Значит, пускай не обижается,
когда и с ним так же.
Мокрая одежда плотно облепила его плечи. Ему не пришлось стряхивать чужую
руку - мужчина убрал ее сам. Брехливый дворовый кобель, привыкший лаять
на всякого встречного-поперечного, разлетелся из-под ворот и нарвался
на молчаливого волкодава. Да. Связываться из-за паршивого щенка с диким
венном, покрытым шрамами и вдобавок явно способным сломать в ладони подкову...
Уязвленная гордость, однако, пересилила опаску:
- Ты-то в моем сыне не волен!
- Как я погляжу, это вправду твой сын, - сказал Волкодав. - Весь в тебя.
Наверное, ты хочешь вызвать меня на поединок?
И покосился на Ниилит, баюкавшую израненного щенка. Она, между прочим,
держала под мышкой его меч.
Вызывать его на поединок сольвенн не захотел. Повернувшись, он зашагал
прочь, пытаясь сберечь остатки достоинства под изумленным взглядом сынка,
которого, оказывается, начали с некоторых пор в присутствии родителя безнаказанно
обижать всякие проходимцы.
Было видно, что с каждым шагом обида нашептывала в ухо сольвенну все громче,
а осторожность - все тише. Отойдя на добрый десяток шагов, он обернулся:
- В Самоцветных горах таких надо дер... ...Видоки утверждали потом, будто
венн покрыл разделявшее их расстояние одним звериным прыжком.
- Ххахх!.. - изумленно выдохнул краснолицый и, пролетев спиной вперед
полных полторы сажени, с плеском обрушился в воду. Стражники побежали
к Волкодаву, но, приблизившись, остановились - он не пытался улизнуть
и стоял спокойно, опустив руки. Сольвенн, отплевываясь, хватался за скользкие
сваи. Он был непременным участником кулачных потех, смыслил кое-что в
рукопашной и понимал, что должен был благодарить всех Богов сразу.
- За что ринул доброго человека? - спросил Волкодава старший из стражников.
- Что он тебе такого сказал?
Волкодав ответил ровным голосом:
- Этот добрый человек сказал, что таких, как я, в Самоцветных горах надо
держать. Стражник обернулся к толпе:
- Верно, люди?
- Верно, - отозвалось сразу несколько человек, не иначе битых когда-то
краснолицым. Волкодаву показалось, что стражник вздохнул с облегчением.
Уж верно, ему не хотелось лишних хлопот.
- Ступай, парень, с миром, - проговорил он. Удар кулаком за подобное пожелание
в самом деле был наказанием невеликим. Ниилит отдала Мышу яблоко, подобранное
с мостовой, и подставила ладонь, но Мыш к ней не пошел: еще не хватало,
чтобы Волкодав опять что-нибудь учинил без него. Настрадавшийся щенок
всхлипывал и дрожал на руках у Ниилит. Волкодав забрал у девушки меч,
и, более не останавливаясь, они зашагали к постоялому двору Любочады.
Ухмыляющиеся друзья извлекли краснолицего из воды. И он, недолго думая,
сорвал зло на сыне: наградил звонкой затрещиной по другой щеке.
Волкодав знал, что постыдно сорвался. Что было достаточно просто растолкать
недоносков, а бить совсем не обязательно. Но ничего с собой он поделать
не мог.
Для кого в одиннадцать лет ничего не значит плач раненого щенка, кто способен
весело швырять в него камень за камнем...
Дети. Голодные, вшивые, ободранные подростки, ползающие на четвереньках
по обледенелой горной дороге. Исцарапанные руки просеивают каждый комочек
породы, выпавшей из тачек и корзин взрослых рабов. Не затерялся ли где
крохотный обломок самоцвета, не прилипла ли невесомая золотая пылинка?..
И другие дети. Совсем другие. Сытые, крепкие, разрумянившиеся на морозе.
В меховых сапожках, с длинными кнутами в руках. Такие же рабы, как и те,
вшивые. Каждый из юных надсмотрщиков знает, что, провинившись, вполне
может оказаться среди оборвышей. И те ему, скорее всего, в первую же ночь
выцарапают глаза. Каждый из полуголых знает: стоит как следует захотеть
- и он вполне может заработать меховые сапожки и кнут. Если, конечно,
допустят те, кто уже ходит с кнутами...
Немногие решают пробиваться наверх: одни быстро тупеют, обретая скотское
безразличие к происходящему, Других держит страх, третьих - бессилие,
четвертых - гордость и злоба...
В ту осень, как раз перед тем, как снег завалил перевалы, торговец рабами
привез на рудник двоих боннских мальчишек, одногодков, пытавшихся дорогой
вместе бежать. Один из них стал надсмотрщиком по кличке Волк. Другого
семь лет спустя прозвали Волкодавом...
Едва поставив ногу на нижнюю ступень исхода, Волкодав настороженно замер.
В их комнате что-то происходило. Сквозь поддверную щель проникали отсветы
неведомо кем зажженной лучины. Было видно, как двигалась шаткая тень.
Чуткий слух Волкодава различил какие-то вздохи...
Вокруг за добротными дощатыми столами вовсю ели и пили постояльцы и просто
захожие гости. Было там и трое охранников Фителы. Волкодав знал, как мало
это значило. В самой многолюдной и веселой толпе можно безнаказанно похитить
и убить человека, была бы сноровка. Никто и в толк не возьмет...
Он удержал Ниилит за руку и жестом приказал ей оставаться внизу, а сам
пошел вверх по всходу - без видимой спешки, но совершенно бесшумно. Он
не стал тревожить завернутый в тряпку меч, но, когда он рывком распахнул
незапертую дверь, правая рука его лежала на рукояти боевого ножа.
И пальцы, готовые выхватить оружие, сразу разжались, а Нелетучий Мыш,
воинственно подобравшийся на плече, разочарованно встряхнулся и принялся
вылизывать больное крыло.
Посреди комнаты, лицом к двери, стоял роскошный среброволосый мудрец.
Пепельные кудри, казавшиеся седыми в скудном свете лучины, падали ему
на спину и плечи, по груди разметалась пушистая борода. Белая льняная
рубаха ниспадала до пят. Темно-фиолетовые глаза испуганно смотрели на
Волкодава...
- Поднялся, значит, - проворчал Волкодав и убрал с ножа ладонь.
- Друг мой!.. Так это ты!.. - ахнул Тилорн и шагнул к нему, протягивая
руки. - Друг мой!.. Ты понимаешь, я только сегодня окончательно прозрел...
И Волкодав запоздало сообразил, что, прожив с ним целый месяц бок о бок,
калека, знал его лишь по голосу. И, конечно, до смерти перепугался при
виде грозного незнакомца, внезапно выросшего в дверях. Так перепугался,
что не признал даже Нелетучего Мыша на плече.
- Друг мой, - повторил Тилорн и, качнувшись навстречу Волкодаву, обнял
его. - Как же я за тебя волновался...
- И за девочку, - хмыкнул тот. Тилорн поднял подозрительно блестевшие
глаза и улыбнулся.
- Да. И за девочку... Э, да ты весь вымок! Каким образом?
Он тихо ахнул, когда Ниилит, вынырнув из-за спины Волкодава, протянула
ему слабо шевелившегося щенка. Две головы, пепельная и черноволосая, склонились
над злополучным малышом.
Волкодав положил меч на стенную полицу над лавкой и пошел вниз. Кухня,
где варились, жарились и пеклись яства для гостей, поглощала несметное
количество дров, а прислуги, как водится, было в обрез. Оттого упыхавшиеся
работники только радовались постояльцу, вздумавшему размяться, а госпожа
Любочады сама награждала добровольногопомощника щедрой мисой еды. Что
было, понятное дело, вовсе не лишним...
Волкодав мерно заносил над головой тяжелый колун и думал о доме, которого
у него не было. Только после убийства Людоеда он стал думать о том, что
и у него мог опять быть дом. Как же ясно он видел его. Яблони в цвету,
клонящие розовые ветви на теплую дерновую крышу. Пушистый серый пес, спящий
на залитом предвечерним солнцем крыльце. Дорожка между кустами малины,
утоптанная босыми ногами детей. И женщина, выходящая из дому на крыльцо.
Эта женщина прекрасна, потому что любима. Она вытирает мокрые руки вышитым
полотенцем и зовет ужинать мужчину, колющего дрова...
Волкодав вздохнул. Некоторое время назад ему начало было казаться, будто
женщина была черноволосой и голубоглазой, но он уже видел, что ошибся.
Ниилит выйдет совсем из другого дома и позовет за накрытый стол совсем
другого мужчину. И тот, скорее всего, отложит в сторону не колун, а гусиное
перышко и глиняную чернильницу...
Ниилит несколько раз пробегала мимо него в портомойню и назад. Наверное,
отстирывала тряпки, перемазанные в щенячьей крови. Не выживет, думал Волкодав,
обрушивая свистящий колун на корявые, узловатые пни, которые, как он подозревал,
работники не первый день откладывали в сторонку. Только не говорите мне
про безгрешных младенцев, не выучившихся различать зло и добро и не смыслящих
в одиннадцать лет, что это больно, когда бьют. Когда самого, тут, небось,
каждый сразу смекает. Вытянется, выдурится? Пожалуй. Видали мы таких.
Иным и шею сворачивали...
Смолистые поленья, разорванные колуном, со звоном били в бревна забора.
Тилорн, которого терзал в подземелье толстомордый палач, по крайней мере
хоть знал, за что терпел. А этот малыш, замученный юными дерьмецами ради
забавы? Что скажет он Старому Псу, когда зашумит над ним крона вечного
Древа?..
Волкодав поднимался по всходу, натянув рукава на ладони, чтобы не так
жгла пузатая миса, доверху полная тушеного гороха со свининой. Волкодав
не слишком удивился бы, раздайся из-за двери безутешное всхлипывание Ниилит...
Но когда из комнаты долетело жизнерадостное щенячье тявканье, а потом
- дружный смех в два голоса, он чуть не выпустил мису из рук. Как назло,
дверь открывалась наружу. Обжигаясь, Волкодав прижал мису к груди и распахнул
дверь свободной рукой.
Ниилит и Тилорн сидели рядком на деревянной кровати, а на полу у их ног
возились Нелетучий Мыш и щенок. Бестолковый кутенок припадал на передние
лапки и весело прыгал вперед, норовя ухватить Мыша. Тот, умудренный множеством
драк, шипел и шлепал его здоровым крылом, отскакивая в сторону.
На мягкой шкуре щенка не было не то что ран - даже и пятнышек крови.
- Знаешь, за что его хотели утопить? - спросил Тилорн. - У него животик
был слабый... пачкал без конца. Теперь больше не будет.
- Так, - сказал Волкодав. Поставил мису на столик возле окна и повернулся
к Тилорну. - Значит, ты и в самом деле колдун.
Тот отмахнулся:
- Да ну, какой из меня...
- А почему у тебя руки дрожат? - спросил Волкодав. Действительно, ученый
выглядел так, словно это он, а не Волкодав только что наколол целую поленницу
дров.
- Я... - замялся Тилорн. - Видишь ли, лечение... м-м-м... потребовало
некоторых усилий. А поскольку я еще, к сожалению, не вполне...
- Ну так ешь, - сказал Волкодав и положил на стол ложки. Потом кивнул
на Мыша: - Ты и его так же собираешься?
- С ним сложнее, - серьезно ответил Тилорн. - Его, как я понял, ранили
много лет назад...
- Пять.
- Со старыми ранами всегда хуже, - вздохнул Тилорн. - Придется зашивать...
Нет, нет, больно ему не будет, это я обещаю... А как вышло, что ему порвали
крыло? Или ты его уже таким подобрал?
- Кнутом попало, - проворчал Волкодав.
- Никогда бы не подумал, - изумился Тилорн. - Летучие мыши настолько проворны
и юрки...
Уважая своего защитника и кормильца, они ели по-веннски: в очередь зачерпывали
из мисы, а потом клали ложки на стол чашечками вниз, чтобы не осквернила
какая-нибудь нечисть.
- Меня защищал, вот и получил, - сказал Волкодав. Ему сразу пришлось пожалеть
о вырвавшихся словах. Тилорну с Ниилит тут же понадобилось узнать, как
это случилось. Рассказывать Волкодав не умел. И не любил. Но Тилорн, судя
по всему, обладал способностью разговорить даже пень. Или венна, что было
лишь немногим труднее. Миса опустела едва наполовину, когда Волкодав,
к своему удивлению, довольно связно поведал ему о том, что в рудниках
он вращал ворот, доставлявший воду из подземной реки. Воды для промывки
руды требовалось много, и вороты скрежетали круглые сутки, заглушая даже
писк летучих мышей, гнездившихся под потолком. Однажды в соседней пещере
рухнула глыба, и докатившееся сотрясение сбросило с потолка целый клубок
новорожденных мышат - прямо в механизм. Разогнанный ворот остановить было
непросто, но Волкодав его остановил. И удержал. И не двигался с места,
пока мыши не перетаскали детей. Первым ворвался в пещеру надсмотрщик по
прозвищу Волк...
- Этот дурачок все крутился там, пока с меня шкуру спускали, - сказал
Волкодав. - Ну и схлопотал.
- Я только сегодня узнал, что ты был на каторге, - помолчав, заметил Тилорн.
Волкодав пожал плечами:
- Было бы чем хвастаться...
И, положив ложку, пододвинул мису Тилорну с Ниилит - доедайте.
Тилорн осторожно проговорил:
- Мне трудно представить, чтобы ты совершил преступление...
- А я и не совершал, - сказал Волкодав. Расспрашивать его далее ученый
не стал. Решил, наверное, что я был взят в плен в бою, подумал Волкодав.
Не хочет напоминать о бесчестье...
Он не стал разубеждать Тилорна и объяснять, как было дело. Зачем?..
Косой дождь, подгоняемый резким ветром, кропил в потемках заливные луга,
шептал над кладбищем-буевищем, хранимым могучими стволами берез, и поливал
мокрые дерновые крыши маленькой лесной деревни. В деревне жили венны рода
Пятнистых Оленей.
В глухой предутренний час раскрылась набухшая дверь гостевого дома, и
наружу воровато выглянули двое. Ни души! Двое выбрались вон и осторожно
двинулись вдоль стены. Ничто не предвещало неудачи: к рассвету доверчивые
Олени не найдут даже следа постояльцев, пущенных скоротать непогожую ночь.
Потом кто-нибудь додумается заглянуть в клеть и найдет там выпотрошенные
короба. Люди, самолично видевшие веннские вышивки бисером, сулили за них
золотые горы. Только вот купить у веннов эти вышивки было не легче, чем
девушек в рабство.
Еще, кажется, в клети спал кто-то из хозяйских детей. Не помеха! Дети
не успеют и пискнуть...
Дойти, куда намечали, ворам не пришлось, впереди, в сырой тьме, вдруг
загорелись два недобрых зеленоватых огня. Потом небо разорвала первая
за всю ночь молния. Перед дверью клети, словно кого-то заслонял собой,
стоял пес. Громадный, с крупного волка. Широкогрудый. И удивительно страшный.
Он не лаял, даже не рычал, но жесткая щетина грозно стояла дыбом, и в
свете мертвенной вспышки блестели, точно клинки, ощеренные клыки.
Двое бывалых и далеко не пугливых мужчин не помнили, как оказались там,
откуда пришли, как мокрыми трясущимися руками задвинули щеколду. Когда
дыхание перестало со всхлипами рваться вон из груди, они попытались вспомнить,
что же их так напугало. Подумаешь, пес!.. Потом вспомнили, и по спинам
вновь побежал холодок. ГЛАЗА. Они напоролись не на простую собаку. У страшного
серого зверя были ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ГЛАЗА.
Ночью он проснулся оттого, что мерзлячка Ниилит, зябнувшая даже под одеялом,
прижалась в поисках тепла к его боку. Раньше она тоже просыпалась от этого,
ужасно смущалась и, бормоча извинения, отодвигалась в сторонку. Потом
привыкла, и теперь просыпался один Волкодав.
Да. А ведь поначалу он в самом деле начал было мечтать...
Ниилит не расставалась с дареными бусами, даже спала в них. Венн уже знал,
что, сам того не ведая, необыкновенно ей угодил. В ее семье передавалось
из поколения в поколение прекрасное сапфировое ожерелье. Умирающая мать
оставила его Ниилит. Теперь его носила дочь родственника, продавшего Ниилит
в рабство.
Волкодав повернул голову и посмотрел на полоску мутного синеватого света,
сочившегося сквозь ставни. Над Галирадом медленно плыла бледная летняя
ночь. Вот бы знать, снились ли кому в эту ночь такие же странные сны?..
Видел ли еще кто себя собакой у порога клети?..
Глядя снизу вверх, венн долго рассматривал точеный профиль Тилорна, спавшего
на кровати, и впервые думал о том, что мудрец был красив. Мудрость, мужество,
красота... И такого человека Людоед держал в клетке, пытками добиваясь...
чего? Чтобы он ему алмазы вываривал из дерьма?..
Я выстрою дом, думал Волкодав. Ему и Ниилит. Мы уйдем в верховья Светыни,
туда, где самый корень веннского племени... И там я выстрою дом.
Есть ли такое место на свете, где можно выстроить дом, и мужчина, уходя
из него, не станет бояться, что в его отсутствие дом ограбят и спалят
враги? Где не швыряют камнями в щенков, а красивая девушка, встретив в
лесу незнакомого мужчину, безо всякого страха говорит ему "здравствуй"?
Где цветут яблони и зреет малина, где шумит вековой бор, а ледяные ручьи
с хрустальным звоном сбегают со скал...
Волкодав подумал о Богах, которые одни только, наверное, и знали ответ.
ИДИ, сказано было ему. ИДИ И ПРИДЕШЬ...
Потом он вспомнил жрецов, встреченных на причале.
Было дело - в рудники приехал Ученик Близнецов. Приехал выкупать рабов
на свободу. Золотом или дорогими каменьями хозяев самоцветного прииска
удивить было трудно, но жрец привез нечто гораздо более ценное: невзрачные
с виду, крохотные серенькие кристаллы. Знающие люди растворяли их в больших
чашах вина и на сутки-двое погружались в блаженство.
Слух о жреце мгновенно распространился по подземельям. Когда же рабы проведали,
что выкупал он только единоверцев, все кинулись расспрашивать почитателей
Близнецов. Иные, не скупясь, учили друзей священным знакам своей веры
и тому, как следовало отвечать на вопрос: "Почему, признавая Единого,
мы молимся Близнецам?" другие, наоборот, отмалчивались. Они опасались,
что жрец выкупит обманщиков, а истинно верующих освободить уже не сможет.
Серый Пес знать не знал о переполохе в пещерах. Он зыбко плыл между жизнью
и смертью, и надсмотрщик не знал, стоило ли тратить на него ежедневную
чашку воды.
Жрец пришел в сопровождении Волка, которому было поручено водить его по
пещерам. Серый Пес не сразу заметил их, потому что перед ним шествовали
вереницы черно-багровых теней, торжественно низвергавшиеся в мерцающую
черно-багровую бездну. Волк ткнул его черенком копья, и раб медленно повернул
голову.
Жрец оказался на удивление молод. Тогда ему было примерно столько лет,
сколько Волкодаву теперь. Несмотря на молодость, его двухцветное одеяние
отливало яркими красками, что говорило о немалом сане. Он внимательно
посмотрел на раба. Тот был венном: жрец сразу понял это по прядям грязных
волос, заплетенных в подобие кос и перетянутых обрывками тряпок. Факел
ослепил раба, и он устало опустил веки. Жрецу показалось, будто возле
покрытого струпьями плеча шевельнулись лохмотья, и оттуда на миг выглянули
два крохотных светящихся глаза. Впрочем, это скорее всего блеснули при
огне осколки руды...
"Святы Близнецы, чтимые в трех мирах!" - раздельно проговорил
жрец. Волк предупреждал его, что полумертвый раб был диким язычником.
Серый Пес действительно довольно долго молчал. Но потом все же ответил:
"И Отец Их, Предвечный и Нерожденный..."
Он хорошо помнил науку старого жреца и знал, как приветствовали друг друга
Ученики Близнецов. Старик всегда радовался, когда боннские дети здоровались
с ним именно так...
Волк молча стоял за спиной жреца, похлопывая свернутым кнутом по ладони.
"Нет Богов, кроме Близнецов и Отца Их, Предвечного и Нерожденного."
- провозгласил жрец.
Серый Пес ничего не знал о выкупе из неволи, но безошибочное чутье подсказывало
ему - от его ответов на вопросы жреца зависело нечто очень важное. Может
быть, даже свобода. И жизнь.
Много лет спустя он с неохотой и стыдом вспоминал охватившее его искушение
и миг колебания, который - из песни слова не выкинешь - все-таки был.
"Я молюсь своим Богам..." - выговорил он медленно. И закашлялся,
уткнувшись лицом в пол.
"Догнивай же в мерзости, ничтожный язычник!" - Ладонь жреца
вычертила между ними в воздухе священное знамя - Разделенный Круг. Надсмотрщики
видели, как, освобождая единоверцев, он сам промывал гнусные нарывы и
перевязывал раны. Но от язычника он отошел, брезгливо подхватив полы двухцветного
одеяния. Волк молча ушел следом за ним.
Откуда мог знать Серый Пес, что Боги, которых он не предал тогда, всего
через год выведут его из подземного мрака...
Снаружи делалось все светлей. Вот медленно процокала копытами лошадь водовоза.
Потом скрипнула, пропуская кого-то, калитка двора. Волкодав слышал, как
заворчала свирепая сука, охранявшая двор, но ворчание почти сразу сменилось
умильным повизгиванием. Должно быть, пришел кто-то знакомый. Хватит валяться,
сказал себе Волкодав. Некоторые тут собирались работы искать. Хорош работник,
который спит до обеда...
Беззвучно поднявшись, он накрыл своим одеялом свернувшуюся калачиком Ниилит
и тихо двинулся к двери. Нелетучий Мыш тотчас раскрыл глаза и потянулся
к нему со своего гвоздя. Вчера он в очередной раз убедился, что бывает,
если хотя бы ненадолго оставить Волкодава без присмотра, и повторять оплошность
не собирался. Попробуй не возьми его - небось переполошит весь дом. Заверещит,
как блажной. Волкодав подставил ему руку, потом нагнулся и потрепал по
загривку проснувшегося щенка. С кем, с кем, а с собаками он ладил отлично.
Куда лучше, чем с людьми. Спи, мысленно велел щенку Волкодав. Пушистый
хвостик вильнул туда-сюда по полу, и сонный малыш снова опустил голову
на лапы. Подняв сапоги, Волкодав вышел и притворил за собой дверь.
Выбравшись на крыльцо, он немедля понял, кого приветствовала скрипучей
песней калитка. На толстом бревне, уложенном вдоль забора нарочно для
захожих гостей, сидел и грелся на ласковом утреннем солнышке старый Варох.
Внучок, устроившийся у его ног, гладил собаку, тащил из мохнатого уха
толстого, насосавшегося клеща. А на коленях у старика лежал сверток. Длинный,
узкий сверток. Волкодав без труда догадался, что именно прикрывала от
сглаза плотная рогожа.
Он остановился на верхней ступеньке крыльца, не очень понимая, как себя
вести. Между тем старик открыл глаза и сразу посмотрел на него.
- Здравствуй, мастер, - без особой охоты поздоровался Волкодав. Был бы
сегван помоложе, он, пожалуй, и вовсе бы промолчал.
- И ты здравствуй, - отозвался Варох. И добавил, помедлив: - Подойди,
парень. Уважь старика. Делать нечего, Волкодав подошел.
- Сядь, - сказал мастер и похлопал ладонью по гладкому бревну рядом с
собой. - Я хочу кое-что тебе рассказать...
Волкодав сел, искоса поглядывая на внучка, который тем временем оседлал
псицу и дергал длинную шерсть, упрашивая встать и покатать его по двору.
Собака вставать не хотела и только беззлобно морщила нос.
- Ты, верно, заметил, что мастерская моя не та, что была раньше, - начал
старый сегван. - Когда-то рядом со мной трудились два моих сына. Даже
витязи из крома приходили заказывать у нас щиты и ножны к мечам...
Волкодав молча слушал его, косясь на отблески бронзы между растрепавшимися
кое-где нитями рогожи.
- Я пришел сюда, в Галирад, еще до великой битвы у Трех Холмов, когда
жадности островных кунсов был положен предел, - продолжал мастер Варох.
- Ты, парень, верно, сражался тогда?
- Нет, - сказал Волкодав.
- И я не сражался, - вздохнул старик. - Мои сыновья были наполовину сольвеннами,
а сам я считал - раз уж мы со своего острова не на дикий берег пришли,
так надо вежество понимать... - Варох снова вздохнул, потер ладонью колено
и вдруг сказал: - Ну, про Жадобу-то ты все, поди, знаешь...
Волкодав покачал головой.
- Откуда мне, - ответил он мастеру. - Только то, что он вроде знатного
рода... и вас, сегванов, не жалует.
- Не жалует, - усмехнулся старик. Нелетучий Мыш, спустившийся на бревно,
любопытно обнюхивал его руку - на сей раз безо всякой враждебности или
боязни. - Не жалует, - повторил Варох. - Его батюшка был из тех, кто после
Трех Холмов встал за то, чтобы всех нас спровадить обратно за море. А
не вышло - подался в лес и начал сам по себе воевать... Батюшка одних
нас ненавидел, сын всех без разбору резать повадился... Узловатые пальцы
Вароха теребили рогожку.
- Один раз мы поехали на ярмарку к западным вельхам, - выговорил он глухо.
- У нас было целых три повозки... Сыновья взяли жен и детей, хотели...
порадовать... И ведь не одни ехали, большой обоз был... Кто ж знал, что
половина разбойников в охранники нанялась... Жадоба... Нас с внучком за
мертвых сочли, зверям бросили на дороге...
Голос Вароха сорвался, старик не договорил. Волкодав молчал.
- Теперь ты понимаешь, почему вчера я... так хотел, чтобы ты оказался
Жадобой, - справившись с собой, продолжал старый сегван. - Прости меня,
парень. Вот, возьми... - Он откинул рогожу: на коленях у него лежали прекрасные
ножны цвета старого дерева, перевитые длинным ремнем. - Я работал всю
ночь, - сказал старик не без гордости. - Боялся... кабы ты к другому кому
не пошел... Сделай милость, прими... не обижай...
- Сейчас меч принесу, - сказал Волкодав.
Тилорн, которому лечение щенка, видно, и впрямь недешево обошлось, спал
по-прежнему крепко. Ниилит плела косу, присев на край деревянной кровати
у него в ногах. Она улыбнулась Волкодаву и поклонилась ему, но тут же
испуганно вскочила: он протянул руку к лежавшему на полке мечу.
Волкодав прижал палец к губам и помахал ладонью - нечего, мол, бояться.
Забрал меч и кошелек с деньгами и вернулся во двор.
Узорчатый клинок вошел в ножны, как нога в хорошо знакомый сапог. Ни ноготка
лишку, ни волоска недостачи. Крестовина легонько щелкнула о фигурную оковку
устья, снабженную ушком для "ремешка добрых намерений". Волкодав
перевернул ножны и с силой встряхнул их несколько раз. Меч и не подумал
вываливаться. Волкодав перекинул ремень через плечо и застегнул пряжки.
Потом завел руку, и рукоять легла в ладонь удобно и точно. Волкодав потянул
меч наружу. Тот вышел спокойно и плавно, не застревая, одним движением,
сулившим немедленный удар. Волкодав улыбнулся и вернул меч в ножны, без
труда поймав устье кончиком лезвия.
- Ты настоящий мастер, Варох, - сказал он с уважением. - Хотя погоди!
Вчера ты обмерил только меня, а меч, помнится...
Хромой сегван улыбнулся в ответ и покачал седой головой.
- Какая мерка? Мне один раз посмотреть... Волкодав развязал кошель:
- Полчетверти серебром, так?
Мастер проворно поднялся и удержал его руку.
- Не обижай, парень, - проговорил он негромко. - Ты зарубил троих разбойников
и еще одного, говорят, застрелил, а у Жадобы меч отобрал и правую руку
ему изувечил... которой он... За это я тебе не то что ножны... Всю лавку
свою...
- Спасибо на добром слове, дед, - сказал Волкодав. - Только плату все
же возьми. Тебе внучка растить... самому есть-пить надо... Не возьмешь,
выйдет, опять тебя Жадоба ограбил.
Он отсчитал монеты и, не слушая уговоров, высыпал их Вароху в ладонь.
Старый сегван долго смотрел на блестящее серебро, и белая борода вздрагивала
все сильнее. Потом он вдруг шагнул к Волкодаву и обнял его.
- Ты заходи к нам... сынок, - сказал он и судорожно вздохнул, тщетно пытаясь
скрыть подступившие слезы. - Заходи как-нибудь, а? Девочке твоей поясок
справим... плетеный... с застежками...
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
<a href="http://nihongo.aikidoka.ru/" target="_blank"><img src="http://aikidoka.ru/image/mybanner/nihongo3.gif" width="88" height="31" border=0 alt="Японский язык он-лайн"></a>
 |
