Мария Семенова.
Волкодав
13. ПЕСНЯ СМЕРТИ
Всякому хочется жить. Но бывает, поверь, -
Жизнь отдают, изумиться забыв дешевизне.
В безднах души просыпается зверь.
Темный убийца. И помысла нету о жизни.
Гибель стояла в бою у тебя за плечом...
Ты не боялся ее. И судьбу не просил ни о чем.
Что нам до жизни, коль служит расплатою Честь,
Та, что рубиться заставит и мертвые руки!
Что нам до смерти и мук, если есть
Ради кого принимать даже смертные муки?
Тех, кто в жестоком бою не гадал, что почем,
Боги, бывает, хранят и Своим ограждают мечом.
Кончится бой, и тогда только время найдешь
Каждому голосу жизни как чуду дивиться.
Тихо баюкает дерево дождь.
Звонко поет, окликая подругу, синица.
Вешнее солнце капель пробудило лучом...
Павших друзей помяни. И живи. И не плачь ни о чем.
Граница горной страны была прочерчена резкой рубленой линией. Так, словно
когда-то, во дни незапамятной юности мира, выпуклый щит земли растрескался
и лопнул в этих местах, не выдержав распиравшего его напряжения. И одна
часть щита удержалась на месте, другая же развалилась и вздыбилась чудовищными
осколками. Когда же все утихло, эти осколки так и остались торчать к небесам,
словно каменные торосы. А может, было и по-другому. Венны, во всяком случае,
полагали, что именно сюда грянула когда-то темная чужая звезда, прилетевшая
извне этого мира. И что именно отсюда распространилась по белу свету Великая
Ночь, длившаяся тридцать лет и три года.
Так было или не так, но горы стояли. И зеленых предгорий, поросших орешниковыми
лесами, как со стороны Саккарема, здесь не было и в помине. Горы начинались
отвесной скальной стеной, вздымавшейся ввысь на несколько сотен саженей.
Вода, ветер, мороз и просто минувшие века немало потрудились над ней,
но во многих местах были отчетливо заметны слои и пласты разнопородного
камня, то лежавшие ровно, то перекошенные и изломанные самым немыслимым
образом. Кое-где эти пласты напоминали каменную кладку; становилось понятно,
почему у сольвеннов и нарлаков горы получили имя Замковых.
Стена смотрела на север, и солнце никогда не освещало ее. Наверное, поэтому
граница вечных снегов здесь спускалась совсем низко, и от стены веяло
холодом. За несколько верст от нее деревья начинали мельчать и редеть,
потом совсем пропадали. А под самой стеной на несколько перестрелов лежала
травянистая пустошь, и по ней тянулась дорога.
Опричная страна, идя рядом с кнесинкой, размышлял Волкодав. Железные горы.
Ишь как сторонится их добрый лес, отступает, не хочет рядом, расти...
Дорога тоже старалась не прижиматься вплотную к стене, у подножия которой
там и сям громоздились целые холмы скальных обломков - следы чудовищных
оползней. Под каждым таким холмом свободно поместился бы весь галирадский
кром.
Упрямая жизнь, однако, повсюду брала свое. Даже по самой стене карабкались
цепкие кустики, выросшие из семян, занесенных птицами или ветром...
Вчера вечером Волкодав вытащил свою карту и показал ее Дунгорму. Благородный
нарлак сперва забеспокоился: что, как, откуда у телохранителя?.. - но
потом увидел в углу имя боярина Крута и трехцветный шнурок с потемневшей
печатью, и беспокойство его улеглось. Дунгорм уверенной рукой уточнил
на карте границы горной страны и пометил ущелье, которое пересекала Препона.
Кстати сказать, вскоре им предстояло миновать это место. Волкодав посмотрел
на карту, запомнил ее и спрятал под кольчугу. Из которой он почти не вылезал
и успел привыкнуть к ней в пути, как ко второй коже.
У велиморца настроение было отменное. Сегодня к вечеру, на худой конец
завтра утром он ждал встречи со своим господином. Которого, судя по всему,
он непритворно любил. Это же сразу чувствуется, когда кто-то просто исправляет
обязанности, - и когда служит, как говорится, за совесть. Волкодав считал
Дунгорма человеком достойным. Вообразить его среди челяди Людоеда было
так же невозможно, как, к примеру, Тилорна. А вот у сына?.. Волкодаву
думать об этом было и тошно, и недосуг. Кровные мстители не бывают ни
плохи, ни хороши. Они мстят месть. И этим все сказано. И к тому же у Волкодава
было далеко не такое радужное настроение, как у Дунгорма.
Он ждал беды.
Тот или те, кто охотился за кнесинкой, пытались добраться до нее уже дважды.
Будет очень странно, если они не попробуют в третий раз. А поскольку времени
на это у них оставалось всего ничего - Винитар ведь вполне мог подоспеть
еще до ночи, - удара можно было ожидать в любое мгновение. И где удобней
всего нападать, как не здесь, на узкой полоске открытой, ровной, точно
хлебная лопата, луговины? С которой и бежать-то особо некуда, кроме как
в какое-нибудь слепое ущелье?.. В узкую трещину, где их в конце концов
и зажмут, чтобы перестрелять без помех?..
Волкодав загодя посоветовался со старшинами и честно выложил им свои опасения.
Опытные воины выслушали его, и ни один не стал возражать.
- Что, брони вздеть небось посоветуешь? - усмехнулся Аптахар. Он отлично
помнил весну.
- Ребята ворчать станут, - вздохнул Декша. - Не легонькие небось. Гривен
по сорок...
- Ладно, пуп не надорвут, - рассудил Мал-Гона. - Всяко лучше, чем ворон
кормить.
Дома, в городе, они были стражниками. И, если дело не касалось ловли уличного
ворья, привыкли совершать то, что скажет им начальник: дружинный витязь
или нанявший купец. Решать самим оказалось делом и гордым, и трудным,
и интересным. Да и бой у Кайеранских трясин уже показал, что получалось
у них вовсе не плохо.
- Если нападут, я бы поставил стену щитов, - сказал Декша. - Пусть-ка
попробуют пробиться сквозь моих удальцов!
Мал-Гона покачал головой:
- Лошадей бы... Если вдруг у них там наши вельхские колесницы, никакая
стена щитов тебе не поможет.
- Мы должны спасти госпожу, - сказал Волкодав.
- Кони у витязей, - проворчал Аптахар. - И у велиморцев.
- Договорись с Дунгормом, - предложил вельх. - В случае чего вы с ними
кнесинку в седло - и ходу...
Волкодав мог бы поспорить на что угодно, что трое старшин, как и он сам,
сразу подумали о раненых, о служанках, о няньке и лекаре, о Мангул с приемным
сынишкой. И о полусотне хороших парней, которым никто небось не подведет
быструю кобылицу и стремени не подаст.
- Мы-то что... как-нибудь отобьемся, - выразил общую мысль Аптахар. -
Кому мы особо нужны, небось за вами все побегут.
Лучезаровых витязей как ратную силу они вовсе не поминали. Что толку рассчитывать
на тех, кто уже однажды подвел.
- Куда удирать-то? - спросил венн. - Почем знать, может, нас как раз впереди
ждут!
Сказал и почувствовал, как в уголке сознания заскреблась неясная мысль.
Удирать с кнесинкой, прорываться навстречу Винитару? Так шут его знает,
когда он подоспеет. Волкодав поднял голову и посмотрел в небо, как всегда,
если требовалось поразмыслить. Так. Разбойники нипочем не могли угрожать
им из... только из...
- Пошли! - сказал он троим предводителям. И чуть не бегом поспешил к повозке,
возле которой беседовал с кнесинкой посланник Дунгорм, а на передке, с
вожжами в руках, гордо восседала старая нянька.
- Государыня, - сказал он кнесинке, когда Дунгорм и старшины отошли каждый
к своим людям. - Мы боимся, как бы на нас опять не напали. Сделай милость,
надень снова кольчугу.
Елень Глуздовна молча повиновалась. На ходу расстегнула теплую свиту,
сунула ее в руки Лихославу, взяла живо отысканную служанкой броню и облачилась.
Волкодав посмотрел на Хайгал, сидевшую на высоком сиденье, и старуха внезапно
подмигнула ему. Минувшей ночью, когда он покинул госпожу кнесинку, нянька,
истомившаяся у входа, одарила его испепеляющим взглядом и с быстротой
хорька юркнула внутрь: что там учинил над ее девочкой бессовестный венн?..
Почему не плачет больше, жива ли?.. Многоопытная бабка, конечно, вмиг
поняла, чем кончилось дело. Волкодав трех шагов не успел отойти от палатки,
когда Хайгал с той же удивительной прытью вылетела наружу.
- Нагнись! - строго велела она рослому телохранителю. Венн нагнулся. Бабка
мигом схватила его за уши и... прошлась сухими морщинистыми губами по
его лбу и щекам.
- Спасибо, сынок... - тихо, чтобы не слыхали близнецы, сказала она. Зато
государыня кнесинка с самого утра ни разу не подняла на
Волкодава глаз. Трудно смотреть в глаза мужчине, который сумел оградить
твое целомудрие пуще тебя самой.
Аптахар первым вернулся из своего отряда, пристроился к Волкодаву и некоторое
время молчал, шагая с ним в ногу. Казалось, он что-то обдумывал.
- С самой весны мы с тобой заодно, - проговорил он наконец. - А ведь у
меня венн брата убил. Младшенького. Хеггов хвост! Когда это я думал, что
буду заодно с венном? А?.. Я тебя спрашиваю!
Волкодаву ответить было нечего, и он промолчал. Он все равно не собирался
рассказывать Аптахару, как сам - было дело - смертельно ненавидел сегванов.
Всех без разбора. Тоже, кстати, было за что. И как потом, угодив на каторгу,
он от этой глупости быстренько излечился.
Аптахар тщательно разгладил широкой пятерней кудрявую бороду, но только
для того, чтобы тут же скомкать ее в кулаке.
- Вот что, венн... - сказал он. - Может, нам, когда в Велимор доберемся,
взять да и кровь смешать всем четверым? Я, ты, Декша, Мал-Гона... Надо
же держаться друг друга. Не против?
Волкодав был не против. Хотя кровное побратимство - дело слишком ответственное,
чтобы о нем вот так, с налету, решать. Это родство паче данного предками,
потому что его сам выбираешь. И если уж случаются раздоры между побратимами,
так о них и через сто лет помнят.
- Дело доброе, - сказал Волкодав. - Только государыню сперва довезем.
А про себя подумал: если и впрямь дойдет дело до побратимства, как бы
еще и троим старшинам от Людоедова сынка страдать не пришлось...
- Что-то Лучезаровичи приотстали, - заметил Аптахар, оглядываясь назад.
Действительно, Лучезарова чадь, двигавшаяся позади ратников и в некотором
отдалении от них, не слишком спешила. Должно быть, гордый Лучезар не желал
"глотать пыль", хотя никакой пыли не было и в помине: малоезженая
дорога заросла густой жесткой травой. Волкодав посмотрел на своих. Зоркий
Лихослав стоял во весь рост в повозке, придерживаясь за передок, и не
отрывал напряженного взгляда от границы редколесья. Мели траву длинные,
в разноцветную клетку, поневы служанок, и подле каждой девушки шагал отчаянный
молодец. Еще десятка полтора воинов держалось около повозки. Случится
что, не случится, а только удирать, бросая раненых, - самое последнее
дело.
Скальная стена впереди выдавалась в поле этаким мысом, острым и неприступным.
По крайней мере, Волкодав, доведись ему нужда карабкаться наверх, поискал
бы другое местечко. Красноватые нависающие утесы внушали почтение.
Насколько Волкодав помнил карту, дальше должно было открыться широкое
устье ущелья. По словам Дунгорма, это ущелье снаружи выглядело вполне
проходимым и длинным, но на деле очень скоро кончалось слепым тупиком.
А по другую сторону устья высилась удивительная скала в ровную полоску,
бурую с желтым. Обогни ее, и почти сразу окажешься на стиснутой валунами
тропинке к Препоне.
Волкодав видел, как дозорные, шнырявшие туда-сюда впереди на проворных
конях, свернули за утесистый мыс, скрылись на некоторое время из виду,
потом вновь выехали на открытое место и замахали руками, подавая условленный
знак: все чисто.
- Ты - венн, я - сегван, - широко и неутомимо шагая, ворчал в бороду Аптахар.
- Во имя пупка Роданы, дожили! Побратимство!..
Пеший отряд обогнул острый выступ стены и стал пересекать горловину ущелья-ловушки.
Дунгорм не соврал: ущелье в самом деле выглядело славно. Казалось, будто
там, подальше, открывается заманчивая долина, просторная и глубокая. Там
было полно зелени, а с одной стороны вниз по скалам прыгал пенящийся ручей.
Впереди, как сторожевая вежа, высилась полосатая скала.
- Спящая Змея! - с гордостью проговорила Хайгал. Она без труда узнавала
родные места, которых не видела пятьдесят лет. Все нынешнее утро Волкодав
слушал ее и уже понимал, что мог бы и не расспрашивать Дунгорма, перепроверяя
старуху. Сейчас, однако, ему было не до того. Он оглядывался в сторону
редколесья, косился на спящего Мыша, убаюканного его мерной походкой,
и думал: если бы я был разбойником, я бы... я бы, может, даже прямо сейчас...
Парень-дозорный, ехавший по левую руку обоза, ближе к лесу, и стоявший
в повозке Лихослав закричали одновременно. Все головы разом повернулись
в ту сторону.
Из леса, из одетой осенним румяным золотом чащи прямо на них скакали всадники.
Много. Чуть ли не сотня. И первое, что разглядел Волкодав, были белые
берестяные личины, закрывавшие лица. Кое у кого, у тех, что выглядели
побогаче, личины были кованые. В том числе у главаря. Главарь этот скакал
на великолепном белом коне и размахивал мечом, держа его в левой руке.
Выскочив из леса, отряд нападавших сразу разделился на две неравные части.
Та, что поменьше, устремилась за каменный мыс, желая сшибиться с приотставшими
витязями. Другая помчалась на пеших. Видно было, как разлетались из-под
копыт комки зеленого дерна.
Много ли времени нужно вершникам, чтобы во весь опор пронестись чуть более
полуверсты и обрушиться на пешую рать? Совсем немного. Но если в пешем
войске никто не начинает бестолково метаться, если каждый шестник уверенно
знает, что ему делать, - пешие за это время тоже могут успеть немало.
Кнесинку и девчонок живо спрятали за повозку, раненых прикрыли запасными
щитами. Лучшие стрелки повернулись навстречу налетающим всадникам и вскинули
загодя снаряженные луки. После боя над Кайеранскими топями их ничем уже
было нельзя ни удивить, ни напугать. Да и сражаться предстояло не с неведомой
ночной силой, а с самыми обычными людьми из плоти и крови. Да еще под
ярким солнцем, посреди красного дня. Есть же разница.
Суровые парни не тратили времени даром. Выдернули из расстегнутых, спущенных
на бедро тулов кто срезень, кто бронебойную - и пустили их лететь. Благо
всадники с самого начала были досягаемы для опытного стрелка. Понятно,
не все стрелы дружно попали в цель, но несколько лошадей покатилось по
земле. И еще нескольких разбойников вынесло из седел, словно дубинами.
Волкодав за лук пока не хватался: успеется. Ратники, наученные своими
старшинами, стреляли по команде, все вдруг. Толку от этого, может, было
и не больше, но вот страху - намного. Сразу видно, что наскочил не на
перепуганных обозников, готовых чуть что зайцами разбегаться по кустам,
а на воинов неробкого десятка, привыкших давать отпор.
Жадоба?.. - думал Волкодав, держась подле кнесинки и поспевая смотреть
сразу во все стороны. Неужели снова Жадоба? И тогда, у болот?.. А почему
бы и нет?..
Под ногами захлюпала вода. Быстрый ручей выкатывался из ущелья, растекаясь
по равнине семижды семью неглубокими струями. Множество рук немедля ухватилось
за маронговые бортики повозки, помогая навострившему уши коню.
Между тем смертельная, без шуток, стрельба сделала свое дело. Разбойники
задумались, придержали конский скок и отхлынули в сторону, не доводя дела
до рукопашной. Галирадские ратники, держа щиты на руке, тяжело бежали
вперед. К полосатой скале, прочь из ловушки. Было ясно, что нападавшие
стремились не столько сшибиться с ними вплотную, сколько пугнуть их и
направить вбок, под стену, в слепое ущелье. Где, очень может быть, их
уже поджидала засада. Десятка, скажем, три отборных стрелков с двойным
запасом стрел. Вполне хватит.
Конные велиморцы во главе с Дунгормом постарались дать пешим время. Вот
заметили, что разбойники отдышались, успокоили коней и разворачиваются
для нового наскока, - и пустились наперерез.
Храбрые воины горды были бы лоб в лоб ударить врага и, намного уступая
числом, все как есть полечь в неравном бою, отстаивая невесту своего господина.
Но пока не было нужды приносить себя в жертву. Умница Дунгорм сумел сделать
с разбойниками то, что сами они не сумели сделать с поезжанами; пугнул
их, заставил шарахнуться в сторону. Еще на десяток шагов придвинулась
Спящая Змея. И еще на десяток. Что там, впереди? Дозорные не успели за
нее заглянуть.
Ну как есть Жадоба, поглядывая на смутившихся разбойников, сказал себе
Волкодав. Таких резать привык, кому только ножичек покажи, и уже штаны
полные. А на зубастого нарвавшись, сам тут же...
Они бежали к полосатой скале. Бежали, повесив на спину щиты, с мрачным
упорством уходящих от неминуемой смерти. Слышалось только сиплое дыхание
да топот нескольких десятков ног. Взмыленные парни в шлемах и тяжелых
кольчугах изредка злобно матерились сквозь зубы. Служаночки, подобрав
подолы, таращили слепые от страха глаза. Если отряд прижмут к стене и
обложат вплотную, мужчины могли хоть драться. А им что оставалось? Им
и раненым, которых швыряло туда-сюда в повозке, подскакивавшей на кочках?..
Кнесинке было бы не под силу самой нести щит, - и то хорошо, что хоть
как-то выдерживала четверть пуда кольчуги. Вместо щита у нее были телохранители.
Волкодав, конечно, мог бы посадить государыню в возок. Или вскинуть на
спину белой Снежинки. Но, если он был прав и за кнесинкой шла охота, возком
займутся в первую очередь. А уж белой всадницей - и подавно. Зато издали,
да в сплоченной толпе, да за тесно сдвинутыми спинами, поди-ка ее высмотри!
И вот Спящая Змея нависла над головами. Они бежали к ней, как когда-то
к святилищу. С той только разницей, что в святилище их ждали друзья. А
здесь? Что увидят они за скалой? Отряд кунса Винитара, подоспевший на
выручку? Или засаду, которая насмерть зажалит их стрелами? Они бежали,
потому что ничего другого не оставалось. Дозорные помчались вперед, сунулись
за скальную башню и почти сразу выскочили назад, размахивая руками. Значит,
ничего подозрительного не заметили.
- Наддай шагу!.. - заорал Аптахар. - Живей, хромые, живей!..
Он видел: вершники изготовились к новому наскоку. Было заметно, что охотники
не больно стремились вплотную сходиться с огрызающейся дичью, вовсе не
желавшей безропотно становиться добычей. Однако и позволить себе упустить
беглецов они не могли.
Велиморцы, готовые пожертвовать собой, вновь нацелились поперек...
- Во имя Одноглазых и Одноногих! - выругался кто-то по-вельхски рядом
с Волкодавом. - Что ж это!.. Вот так бежать!..
У молодых, горячих парней душа рвалась встать стеной и встретить недругов,
как велела древняя честь.
- Языком не трепать!.. - прикрикнул Мал-Гона. - Заснули на ходу, косолапые?
Разбойники и во второй раз не захотели схватиться с велиморцами врукопашную.
Наоборот, большая часть их неожиданно повернула коней и устремилась в
глубь ущелья-ловушки. Галирадцы уже заворачивали за Спящую Змею, когда
преследователи выскочили обратно на равнину. Почти у каждого за спиной
сидел второй человек, и эти вновь подобранные держали в руках кто лук,
кто самострел.
Волкодав все поглядывал наверх, на каменные карнизы и на обросшие мелким
кустарничком вершины скал. Нет на свете неодолимых утесов. Человек залезет
куда угодно, дай только время. Но то ли у разбойников времени не было,
то ли не ожидали они, что преследуемые вздумают прорываться к Препоне...
Волкодав так и не высмотрел затаившихся стрелков наверху.
Кони налетчиков, отягощенные двойной ношей, скакали медленно и тяжеловесно,
но бегущих все-таки обгоняли. Намерения Жадобы - а Волкодав все крепче
верил, что это был Жадоба, - сомнений не вызывали. Не дать уйти за Препону.
Обложить, Преградить дорогу. И расстрелять на бегу.
Сольвенны, сегваны, вельхи хрипели и матерились на все лады, но бег так
и не стал бегством. Наверное, потому, что рядом с воинами были те, кому
приходилось еще тяжелей. Девушки выбились из сил, парни тащили их за руки,
передавая друг другу. Потом начался довольно крутой подъем, и в задок
повозки разом уперлись двадцать две ладони:
- Хеггов конец и волосатое брюхо, а ну!..
Оказавшись за Спящей Змеей, все они жадно уставились вдаль: Винитар!..
Не видно ли Винитара?.. Впереди было пусто. Зато в ноздри сразу ударил
густой серный запах. Еще сотня шагов, и многие стали прикрывать рты рукавами
и просто ладонями. Но как прикроешься, когда надо бежать! Тут уж хочешь
не хочешь, дыши в полное горло.
Здесь всегда дул холодный ветер, стекавший с горных снежников и обледенелых
скал на равнину. Он летел из-за Препоны, разнося облако смрада. Лес в
этом месте отступал от скальной стены еще дальше, чем всюду. Видно, никакая
жизнь не могла долго переносить дыхание пропасти без вреда для себя. Само
ущелье напоминало каменную реку: какая-то сила, бушевавшая здесь в стародавние
времена, вымела наружу россыпи чугунно-серых скал. С той стороны, что
была обращена к горам, скалы покрывал слой желтого налета.
Волкодав почувствовал, как от удушливого зловония болезненно сжалось в
груди, и подумал, что будет, если разбуженный запахом кашель скрутит его
в три погибели прямо сейчас. До сих пор зловредная хворь ни с чем не считалась...
- Веди, бабушка! - крикнул он старой Хайгал. Мог бы и не кричать. Нянька
твердой рукой направляла коня и повозку между каменными глыбами; найдись
у них хоть сколько-то времени, они бы убедились, что другого проезжего
пути здесь не было. Безропотный упряжной конь, привыкший послушно тянуть
воз, куда приказывали люди, только отфыркивался. Более норовистые верховые
лошади старшин стали беспокойно ржать и порывались вставать на дыбы. Умелые
вельхи обмотали им морды тряпками, наспех откромсанными от одежд. Это
помогло. Дунгорм и Хайгал сходились на том, что рано или поздно лошадей
придется оставить. Однако пока никто не спешил отвязывать их от возка.
Трава тоже не хотела расти на ядовитом ветру. Под ногами хрустела бесплодная
галька. То есть даже не галька, обточенная и выглаженная водой: из ущелья,
перерубленного Препоной, не вытекало ни речки, ни ручейка. Первозданное
крошево уязвляло ноги сквозь кожаные подошвы сапог. Если бы не камни,
я бы бежала быстрее, думала кнесинка. Да, конечно, если бы не камни, я
бы бежала сама. Все повторялось, как в ту ночь в Кайеранах. Только теперь
ее, сменяясь тянули за руку Лихослав и Лихобор, а Волкодав держался позади.
И так же, как в ту ночь, кто-то сильный и злой тщился ее погубить, а другие
люди спасали. В тот раз погибли Варея и ее спутник, Кому предстояло теперь?..
Покамест пролили кровь только разбойники, сбитые меткими стрелами, но
все понимали, что этим дело не кончится. Будущие мертвецы бежали рядом
с живыми и точно так же сыпали руганью и грубыми шутками, подбадривая
себя и друзей. Когда они устремились к Спящей Змее, кнесинке даже померещился
косой взгляд, брошенный на нее и телохранителей: вот, мол, кому умирать
уж никак не придется! Она подумала, что тот человек был прав, и невольно
почувствовала себя сторонним наблюдателем, которого происходящее никоим
образом не может коснуться. В семнадцать лет плохо верится в собственную
близкую смерть. Кнесинка знала, что спасется. Вернее - ее спасут. А кто
спасет остальных?
Но все эти мысли очень скоро поблекли и растворились в одной-единственной:
НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. БЕЖАТЬ. Когда хочется весь мир променять на мгновение
отдыха, тут не до рассуждений. Особенно если понимаешь, что даже и краткой
передышки не будет, ибо тогда-то уж точно
- смерть неминуемая. НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. БЕЖАТЬ. И ни в чем нет твоей
воли, даже в том, которую погибель избрать: от надсады или от вражьей
руки. И странно мешается это с глубинным, нутряным знанием: ВСЕ КОНЧИТСЯ
ХОРОШО. Тут кнесинка смутно поняла, почему до последнего силится ползти
умирающее животное, хоть и повисла со всех сторон хищная стая, и уже рвут
куски плоти из боков. Потому что остановиться и не противясь дать себя
разорвать - это слишком страшно даже тогда, когда застилает глаза смерть.
Но какая-то часть ее разума, еще не успевшая окончательно отупеть от непосильного
бега, созерцала и насмехалась. Воительница!.. Возмечтала, курица, о соколином
полете. Дружину, подобно матери, возглавлять!.. Вот оно, дура, дело-то
воинское. Это тебе не на лавке лежа мечтать. Сейчас упади кто рядом, головы
небось не повернешь. Какое там защищать, надо себя прочь уносить...
...Когда по сторонам выросли угрюмые серые скалы, кнесинке показалось,
будто она их где-то уже видела. Но где - вспомнить не сумела, да не очень
и пыталась.
Волкодав и другие опытные воины видели то, что проплыло мимо глаз замученной
кнесинки: разбойники обогнали бегущих и уже ссаживали наземь стрелков.
Напрасно велиморцы пытались им помешать. Стрелки покидали крупы коней
и сразу исчезали среди валунов. Волкодав обреченно подумал о том, что
была, наверное, какая-нибудь скала, с которой мостик через Препону просматривался,
как на ладони. И на эту скалу они успеют влезть первыми. И ничего тут
не поделаешь.
Проход впереди сузился, и Хайгал натянула вожжи:
- Тпру!
Дальше повозке не было ходу, придется бросить ее. Замечательную повозку,
любовно спряженную из благословенного маронга лучшими галирадскими мастерами.
Только тут кнесинка как следует ощутила, что происходило нечто непоправимое.
То есть они, конечно, спасутся - в скалах или даже за Препоной, - но возка,
который несколько последних седмиц служил ей домом, она скорее всего больше
уже не увидит. А кони как же?.. Снежинка?.. У кнесинки опять ослабли колени...
Несколько воинов уже запрыгнули внутрь повозки: раненых торопливо передавали
наружу и, серых от боли, увлекали дальше кого под руки, кого вовсе на
руках. Эртан вылезла сама. Ее левый локоть был туго притянут к телу, чтобы
неосторожное движение не потревожило рану. Еще в повозке воительница правой
рукой и зубами распутала спасительные узлы, и на рубахе вновь проступило
пятно. Эртан не обращала внимания. Геллама ждал ее по ту сторону темноты.
Скоро она придет к нему. Но прежде перешагнет через один-два вражеских
трупа.
Волкодав оглянулся назад, на еще видимый клочок равнины, ограниченный
слева Спящей Змеей, а справа - безымянным черным утесом, слегка наклоненным
наружу. Сказал бы ему кто в дни отъезда из Галирада, что однажды он станет
ждать своего кровного врага, точно единственного спасителя!
Но у обеих скал было пусто. Кунс Винитар, сын кунса Винитария по прозвищу
Людоед, не спешил им на помощь из-за черной скалы. И Лучезар Лугинич все
равно что пропал за Спящей Змеей...
- А с чего она - Спящая? - пропыхтел рядом Аптахар. - Тоже дряни нанюхалась?..
- Поспеши, госпожа, - сказал Волкодав, направляя кнесинку по узкой тропе,
где уже скрылась половина рати и с ней раненые и служанки. Хайгал, еще
хромавшая после Кайеран, держалась при хозяйке. Упрямая старуха тащила
сумку, куда, побуждаемая предчувствием, загодя погрузила все самое, по
ее мнению, необходимое. Запустив руку в сумку, она потянула наружу большой
красный платок - священную фату, которой кнесинка должна была закрыть
лицо перед встречей с нареченным. Нянька стала совать фату кнесинке;
- Завяжи рот, дитятко, нечего гадость глотать... Кнесинка хотела взять,
но Волкодав не позволил:
- Спрячь! Увидят... красное...
Кашель, ударивший изнутри, заставил его замолчать, потом свалил на колени.
Едкая вонь сделала свое дело. На какой-то миг в глазах почернело, потом
он почувствовал, что его поднимают. Волкодав хотел вырваться, успев подумать,
что оказался-таки никудышным телохранителем, и еще, сколько всего он не
успел преподать братьям Лихим... Ничего: оказалось, самое главное он им
все же внушил. Близнецы сделали то, чего их наставник, будь его воля,
ни в коем случае им не позволил бы. Они молча подхватили его, вздернули
с колен и бегом помчали вперед. Волкодав ощутил во рту кровь, и приступ
почти тут же кончился. Так всегда бывало с тех пор, как его впервые прорвало
кровью в день возвращения кнеса. Еще через несколько шагов Волкодав смог
стоять сам. Он стряхнул крепкие пальцы братьев и утер кровь. Рукавом,
не ладонью, чтобы потом не начал выскальзывать меч. Кнесинка все время
оборачивалась к нему, глаза у нее были полоумные.
- Вперед!.. - зарычал Волкодав на близнецов. - Дело забыли!..
Где-то позади жалобно заржала Снежинка. Потом поднялся яростный крик,
завизжали лошади, послышался лязг и перестук клинков. Это велиморцы, оставшиеся
прикрывать отход, наконец сошлись с разбойниками в ближнем бою. И погибали
один за другим.
Тем временем спешенные налетчики, незримо растворившиеся между скал, стали
постреливать. Они не показывались на глаза, стрельба шла навесная. Стрелы,
падавшие с высоты, не пробивали кольчуг, но тело, не укрытое доспехом,
полосовали безжалостно. Над головой кнесинки сейчас же появился щит. Девушка
немедленно притянула к себе няньку. Железная оковка щита со скрежетом
ударялась о камни.
После приступа кашля Волкодав почему-то напрочь перестал чувствовать сернистую
вонь, и Препона открылась перед ним неожиданно.
Беспорядочно нагроможденные валуны несколько отступали от края, а может,
были кем-то нарочно сброшены вниз. Они образовали небольшую площадку,
на которой сгрудились галирадцы. Дальний край площадки обрывался в бездну.
Оттуда, неторопливо клубясь, выползал желтоватый туман. Сквозь туман был
виден противоположный берег, точно такой же скалистый и неприветливый.
Хайгал не преувеличивала: до него было не менее полусотни шагов. Обнаружился
и мост. Легкий, зыбкий подвесной мост на черных волосяных канатах, мост,
составленный из тоненьких, ненадежных с виду дощечек. Чуть более пол-аршина
шириной, чтобы можно было пройти только гуськом...
Внизу, под мостиком, разверзалась немереная глубина. Еще никто по своей
воле не спускался туда, чтобы узнать, есть ли дно у Препоны. И уж подавно
никто не поднимался обратно. А сверху смотрели горы, вечные, равнодушные
горы в облачных шапках, в голубоватых плащах никем не тревожимых ледников.
И небо, из-за тумана казавшееся зеленым.
Мост обещал спасение, но ратники не решались его перейти, и страшная глубина
пропасти была тут ни при чем. С того берега уже прилетело предупреждение.
Оно так и торчало в щите воина, дерзнувшего сунуться к переправе. Короткая,
толстая, тяжелая стрела-болт, выпущенная из самострела. Галирадцы пробовали
говорить с ичендарами, но те до ответа не снисходили.
Волкодав быстро огляделся по сторонам и, конечно, сразу увидел то, чего
больше всего опасался. Выступ утеса, нависавший над пропастью. Если туда
вылезут разбойники с луками, они играючи расстреляют любого, появившегося
на мосту. А то и канаты стрелами перережут. Меткий стрелок и их самих,
конечно, сумел бы согнать со скалы. Но для этого понадобилось бы выйти
из-под защиты валунов на открытое место. А уж оно-то наверняка отлично
простреливалось с десяти разных сторон...
- Давай, бабушка, - сказал Волкодав старой Хайгал. - Зови своих, говори
с ними... - И кивнул ближайшему воину из сольвеннов, державшему наготове
длинный кожаный щит: - Проводи!
- Нянюшка... - потянулась за старухой кнесинка Елень. Волкодав удержал
ее и поставил между собой и скалой. Братья Лихие тотчас устроились по
бокам. Кнесинка прижалась к спине Волкодава и тихо заплакала.
Между тем Хайгал вышла со щитоносцем к мосту и остановилась у одного из
валунов, за которые крепились канаты. Приставила сложенные руки ко рту
- и пронзительно закричала. Волкодав почти не понимал языка, только отдельные
слова, почерпнутые у самой Хайгал. Ему не доводилось встречать ичендаров
в рудниках, где он и выучил почти все известные ему языки.
Некоторое время за Препоной молчали. Волкодав напряженно слушал. Потом,
к его великому облегчению, раздался резкий мужской голос, кричавший в
ответ. Хайгал выслушала, что-то коротко пообещала соплеменникам и возвратилась
к хозяйке.
- Белят, дитятко, чтобы я перешла к ним одна, - страдая и винясь, сообщила
она кнесинке. - Велят, чтобы я твой амулет принесла. Посмотрят, мол, тогда
и решат...
С какой радостью она отправила бы свою девочку на тот берег, а сама осталась
выцарапывать разбойникам глаза!
Кнесинка решительно запустила руку под свиту и, ободрав непривычные пальцы
о железо кольчуги, вытащила плоский потертый кожаный мешочек. Мешочек
сразу полетел наземь. На длинном ремешке осталась подвеска из цельного,
чуть не в пол-ладони, прозрачного зеленоватого камня. Волкодав наметанным
глазом рудокопа немедленно признал хризолит. Плоский камень украшала искусная
резьба: снежный кот Ургау, схватившийся в поединке с орлом. Хайгал свила
ремешок петлей и затянула у себя на запястье. Торопливо обняла кнесинку...
Декша-Белоголовый уже расставлял стрелков, объясняя им, что нянька госпожи
должна была достичь того берега при любых обстоятельствах и любой ценой.
Парни хмуро кивали, поднимая на левую руку щиты. Как все уважающие себя
стрелки, они были способны метко бить в цель и с грузом на руке. А уж
мощные сольвеннские луки с роговыми подзорами наверняка не уступали разбойничьим.
Хайгал и ее провожатый бегом пересекли открытую площадку и ступили на
мост. Узенький настил угрожающе заколебался под ногами. Снизу, из непроглядной
клубящейся мглы, доносился глухой рокот, словно Неспящие-В-Недрах кипятили
громадный котел зловонного варева. Ветер, поддувавший оттуда, был теплым,
влажным и липким. Иногда он разрывал облака желтоватого пара, и показывались
обросшие блестящей слизью каменные клыки, торчавшие из глубины...
Двое почти достигли середины моста, когда началась бешеная стрельба. Но
началась не так, как ожидали галирадцы, в том числе Волкодав. Они думали,
что разбойники возьмутся за няньку и воина при ней, а сольвенны заметят
это и постараются им помешать. Вышло иначе. Первый же залп десятка в три
стрел достался самим сольвеннам. Уж что-что, а неожиданно нападать из
засады разбойники умели отлично. Их было гораздо больше, чем сольвеннов,
и действовали они слаженно. Тридцать человек разом выскочило на скалы
по всему краю площадки и разом спустило тетивы. Кто-то из галирадцев успел
съежиться за щитом. Кто-то мгновенно ответил и даже сшиб неприятельского
стрелка, но и сам получил в спину два вершка железа на длинном древке.
Ибо мало толку от щита на руке, когда стреляют чуть не со всех сторон.
Кому-то срезало тетиву с лука. Кто-то просто упал и остался лежать...
И вот тогда-то стрелы полетели в двоих на мосту.
Это было убийство, расчетливое и хладнокровное. Так жестокие мальчишки,
только выучившиеся владеть игрушечными луками, бывает, охотятся на кур
во дворе. Вот только молодой щитоносец не пожелал умирать, как привязанная
курица. Он бывал в переделках и схватках и понял, что обоим не спастись.
Стрелы летели сзади и сбоку, и парень прикрыл старую Хайгал и щитом, и
собственным телом. И продолжал идти, хотя с такого расстояния даже добротная
кольчуга не могла защитить от прямого удара.
Галирадцы не смогли равнодушно следить из безопасных укрытий за тем, как
погибал их друг. Яростно ругаясь, они выскакивали на открытое место и
били в ответ. И сами попадали под стрелы,
Заплаканная кнесинка вдруг сдернула с лица сетку и рванулась из-за спин
телохранителей, крича:
- Я здесь, здесь!.. Меня убивайте!..
Услышали ее или нет, так и осталось никому не известным. Волкодав и братья
Лихие перехватили государыню, не дав ей сделать и шага.
Умирающий, утыканный стрелами воин еще шел по мосту, еще прикрывал собою
старуху. До того берега оставалось шагов пятнадцать, когда разбойники
сообразили целиться по ногам. Несколько стрел с широкими наконечниками
буквально подрезали парня. Он шатнулся, падая на колени, и молча канул
в просторную щель между верхними канатами и настилом. И полетел вниз,
переворачиваясь и раскидывая руки, чтобы почти сразу пропасть в клубящемся
тумане. Никто не услышал ни предсмертного крика, ни удара о дно.
Хайгал оглянулась, посмотрела вниз, ахнула, всплеснула руками... подхватила
подол - и порскнула вперед с удивительной прытью, которой невозможно было
предположить в согбенной старухе. Не ожидали подобного и разбойники. Несколько
стрел расщепило доски в том месте, где она только что стояла. Остальные
с визгом пронеслись у нее за спиной, лишь одна, самая удачливая, деранула
развевающийся край черной рубахи. Хайгал достигла берега и метнулась за
камень.
- Дитятко!.. Переходи!.. - подала она голос некоторое время спустя.
- Одна не пойду!.. - отчаянно закричала в ответ кнесинка.
Еще как пойдешь! - чуть не сказал ей Волкодав. Но ни кнесинку переправить,
ни затеять с горцами переговоры о свите и раненых сразу не вышло. Потому
что конные разбойники, справившись наконец с отрядом Дунгорма, покинули
седла, взяли галирадцев в полукольцо и полезли на них из-за камней. Началась
рукопашная.
На площадку перед мостом по-прежнему было не высунуться, и галирадцы не
смогли урядить плотную оборону. Разбойники нападали со всех сторон, так
что бой между скалами вскоре утратил строй и порядок, сменившись ожесточенной
резней. Галирадцы погибали и чувствовали, что погибают. Может, здесь они
продержатся чуть дольше, чем продержались бы на открытой равнине. Но спастись
не удастся. Как не удалось бы и там. Стрелки прыгали с валуна на валун,
на выбор и почти безнаказанно убивая всех, на ком не было белых берестяных
личин с прорезями для рта и глаз. Волкодав видел, как на одной из скал
у самого края Препоны, где с луками и колчанами устроились двое разбойников,
появился Мал-Гона. Одного стрелка могучий вельх уложил ударом меча, второй,
стоявший чуть дальше, проворно обернулся и спустил тетиву. Стрела, пущенная
в упор, легко прошила и кольчугу, и тело под ней, но Мал-Гона не остановился.
Длинный меч блеснул еще раз, и голова разбойника вместе с личиной и шлемом
завертелась в воздухе, разбрызгивая красные бусины крови, отлетавшие,
точно порванное ожерелье. Обезглавленное тело покачнулось и рухнуло с
камня. Мал-Гона уронил меч и сгорбился, прижимая руки к груди. Валко шагнул
в сторону, не удержался на скользкой от осевших испарений круглой каменной
макушке и беззвучно ушел вниз, в туманную небыль Препоны.
Все это Волкодав видел мельком, вполглаза, уже вовсю рубясь с пятью какими-то
головорезами, наскочившими на телохранителей из-за скал. Налетчикам не
поздоровилось.
Три воина слишком хорошо знали свое дело. Не зря Волкодав до седьмого
пота гонял близнецов по двору галирадского крома. Все-то они выспрашивали
о настоящей битве, когда много народа. Теперь вот сами изведали, правду
ли говорил им наставник. Больше не будут гадать, как сами поведут себя,
ЕСЛИ. Настал час - и ребята не думая пустили в ход умение, беспощадно
вколоченное суровым венном в гибкие молодые тела. Волкодав подумал о том,
что тех пятерых они вполне раскатали бы и вдвоем, без него. И даже без
мечей, просто голыми руками. Он оглянулся на кнесинку: девушка что было
сил сжимала вельхский кинжал с позолоченной рукоятью в виде человечка.
Она не расставалась с ним после боя в святилище. Она больше не плакала.
Ей было страшно, еще как страшно! Но случись драться, от нее не дождутся
крика и слез. Она кого угодно встретит вот этим кинжалом. Встретит неумело,
но с отчаянной яростью...
Навстречу телохранителям пробился Аптахар с полутора десятками воинов,
в основном сегванов и сольвеннов. За их щитами и спинами укрывались Иллад,
Мангул с мальчишкой и четыре служанки. Мальчишка сжимал в кулаке подобранный
нож.
- Надо к мосту, - сказал Волкодав Аптахару. - Кнесинку и этих, кого сумеем.
Сегван согласно кивнул, уже прикидывая, с какой стороны обходить площадку,
чтобы заметило поменьше стрельцов. Волкодав быстрыми, привычными движениями
расстегнул на себе ремни, сдернул попятнанный кровью кожаный чехол, потом
стащил кольчугу и протянул кнесинке:
- Надень, госпожа.
Он сказал это до того буднично и спокойно, что кнесинка поняла: ВСЕ. Настал
ПОСЛЕДНИЙ КОНЕЦ.
- Нет!.. - Она попробовала оттолкнуть его руку. Попробовала бы еще сдвинуть
валун, за которым они прятались от стрелков. - Нет!.. Ты... ты сам...
- В меня не попадут, - сказал Волкодав, но кнесинка ему не поверила, и
тогда он попросту схватил ее в охапку и силой всунул в кольчугу. - Некогда
мне тебя уговаривать, госпожа.
Сопротивляться было бесполезно. Полпуда стальных вороненых колец, еще
хранивших тепло его тела, укрыли кнесинку, свесившись ниже колен. Они
ощутимо пригибали ее к земле, но вместе с ее собственной серебристой кольчужкой
броня в самом деле получилась надежная. Может, и сбережет.
- На мосту держись крепче, госпожа, - наказал Волкодав. - Двумя руками.
Да вниз не гляди, незачем.
- Двинулись, оглоблю вам в ...! - рявкнул Аптахар. Воины молча взгромоздили
щиты и побежали к мосту, держа в живом кольце и служанок, и лекаря со
спутниками, и государыню кнесинку. Поначалу она все оглядывалась на Волкодава,
оставшегося в одной серой безрукавке, насквозь мокрой от пота и разрисованной
разводами крови. Кармашек с картой и книжкой болтался у него на груди.
Потом оглядываться стало некогда: в щит, который она держала над головой,
начали втыкаться стрелы. Кнесинка только поспевала смотреть себе под ноги,
- прыгая по осклизлым булыжникам, недолго было споткнуться. Почему-то
она больше боялась упасть, чем угодить под стрелу. Бежать, навьючив на
себя почти пуд железа, было неудобно и тяжело, но тело, подхлестнутое
страхом и возбуждением, несло груз почти без натуги. Неожиданно воины
сдвинулись плотнее, кнесинка оказалась между Лихославом и Лихобором и
увидела у себя под ногами вместо камней пугающе тонкие и узкие планки
моста. Кое-где в них торчали пернатые стрелы...
- Госпожа! Держись за канаты! - сказал над ухом Лихослав, шедший сзади
нее.
Кнесинка услышала его, но не поняла: завороженно смотрела вниз, туда,
где в кипящем тумане медленно двигались громадные тени. Лихослав отобрал
щит, взял ее руки и положил их на толстые лоснящиеся волосяные канаты.
Если бы кнесинке Елень довелось просто путешествовать здешними местами,
она бы, пожалуй, помешкала перед подобным мостом, собираясь с духом и
пробуя ногой хрупкие с виду дощечки. А то задумалась бы, не привязаться
ли как-нибудь веревкой к канатам. Сейчас недосуг было о чем-то раздумывать,
справляться с собой и гнать прочь страх. Верхом и низом посвистывали певчие
стрелы, и каждая могла унести жизнь. Кнесинка судорожно засеменила вперед,
перебирая ватными руками по упруго натянутым канатам, шевелящимся, скользким.
Прямо перед ней была спина Лихобора, в затылок дышал Лихо слав. Братья
шли в ногу, сомкнув щиты и пряча между собой свою госпожу.
Они были над серединой Препоны, когда кнесинка, по-прежнему упорно смотревшая
вниз, увидела на досочках кровь. Кровь храброго парня, дорого заплатившего
за спасение старухи Хайгал, а с нею и молодой государыни. По счастью,
колчаны у разбойников оказались не бездонные, и они уже не могли мести
мост такой железной метлой, как вначале. Зато теперь они целились гораздо
тщательней прежнего.
Кнесинка увидела, как что-то неуловимо мелькнуло примерно на уровне ее
колен, и на ноге Лихобора, шедшего впереди, отворилась глубокая красная
щель, из которой сейчас же ручьем брызнула кровь. Молодой телохранитель
охнул и споткнулся, и этого оказалось достаточно. Нога, ставшая вдруг
чужой, беспомощно подломилась. Лихобор выпустил канаты моста, потерял
равновесие на скользких от крови досках и вывалился наружу.
...Позже кнесинка так и не смогла вспомнить, каким образом она поспела
упасть ничком, хватая его руку, уже исчезавшую за краем узенького настила.
Ее пальцы, только что неспособные как следует ухватиться за канат, сомкнулись
на запястье Лихобора и окостенели в мертвой хватке. Когда-то, в далекой
другой жизни, когда Волкодав учил приемам кан-киро, она досадовала и злилась:
пальцев, видите ли, не хватало даже просто обхватить мужскую жилистую
руку, куда там удержать. А вот вцепилась - поди отдери. Лихобор пытался
взяться свободной рукой за доски, но ладонь соскальзывала. Кнесинка видела
его белое, обращенное кверху лицо с закушенной губой. Еще одна стрела
воткнулась в его раненую ногу и осталась торчать. Струйки крови слетали
по сапогу. А внизу раскачивалась туманная мгла, показывались и пропадали
хищные каменные зубы...
Лихобор вдруг извернулся всем телом и укусил ее за руку. Кнесинка закричала
от отчаяния и боли, понимая, зачем он это. сделал, но пальцев не разомкнула.
Все-таки она бы, наверное, продержалась недолго, но подоспела подмога:
мимо ее лица, царапнув жесткими рукавами щеку, протянулись другие, гораздо
более сильные руки, схватили парня за шиворот и мигом выволокли наверх.
Мужчины потащили Лихобора вперед. Его брат поставил кнесинку на ноги и
крепко прижал к себе, в одиночку заслоняя от стрел. Она видела, как оперенная
смерть втыкалась в настил, свистела между канатами... Потом вместо досок
под ногами заскрипел щебень, и Лихослав сразу поволок кнесинку прочь с
открытого места, за скалы.
Исстрадавшаяся нянька бросилась на шею воспитаннице:
- Дитятко!.. Дитятко, живая...
За спиной Хайгал стояли два горца-ичендара, смуглые, широкоплечие, с орлиными
перьями в волосах. Кнесинка вдруг спохватилась, холодея, принялась озираться,
шарить глазами среди спасенных:
- А где Волкодав?.. Его не было.
- Он остался, госпожа, - сказал лежавший на земле Лихобор. Иллад перетягивал
ему жгутом бедро, останавливая кровь. - Он сказал, те полезут на мост,
так он их не пустит.
У кнесинки как будто снова разверзлась под ногами Препона, и душа с птичьим
криком оборвалась вниз, сквозь смрадный туман, в каменную пасть, в клокочущее
небытие. Елень Глуздовна беззвучно ахнула и рванулась из-за скалы назад,
на тропу, на мост, через мост, туда, где ради нее погибал единственный
на этой земле человек. Она вернется к нему, чтобы... Она...
Лихослав, понятно, никакой глупости совершить не дал. Вмиг догнал, сшиб
с ног и прижал к валуну, а над головой кнесинки тотчас пропела чуть-чуть
запоздавшая стрела. Девушка вырывалась и плакала, но с могучим парнем
сладить было непросто. Лихослав хмуро и молча оттащил ее обратно в укрытие.
А потом сказал, наверное, единственное, что могло ее отрезвить:
- Волкодав не затем там остался, госпожа. Вот тогда кнесинка вспомнила
свой сон. Лучше было бы ей вовсе его не вспоминать.
Волкодав нисколько не сомневался, что толковые близнецы и без него сберегут
кнесинку на мосту, - хотя бы, как тот парень, ценой собственной жизни.
Но вот сумеют ли ичендары не допустить разбойников за переправу, если
те ринутся через Препону? Насколько он понимал, две сотни лет после Гурцата
Жестокого горцам приходилось иметь дело все больше с неумеренно любопытными
путешественниками да с молодым Винитаром, имевшим, видно, какие-то понятия
о чести. Но отбиваться от разбойников, твердо намеренных перейти? От прожженных
душегубов Жадобы?.. Много ли воинов в горской заставе на том берегу? И
как прикреплен мост, можно ли его в случае опасности легко уронить вниз?
По ею сторону, во всяком случае, канаты были увязаны намертво. Здравый
рассудок подсказывал, что ичендары просто обязаны были что-то предусмотреть.
Жизнь, однако, давно уже убедила битого каторжника, что полагаться на
чей-то здравый рассудок - дело весьма ненадежное. Не знаешь наверняка
- проследи сам.
Вот он и собирался за всем проследить сам. Он устроился у одного из камней,
державших канаты моста. Если придется совсем туго, можно будет дотянуться
и перерубить их мечом. Волкодав заслонился щитом, спасаясь от стрел, поредевших,
но от этого не менее смертоносных. И окликнул Аптахара, засевшего под
соседним валуном:
- А ты что?..
Сегван пожал плечами, ухмыляясь:
- Ну как же...
Он был старшиной, а значит, вроде отца молодым парням, над которыми поставили
его галирадские думающие мужи. Последнее дело было бы бросить ребят, легче
самому остаться на смерть.
Уцелевшие ратники, большинство в крови, начали сползаться с разных сторон
ко входу на мост. Первыми достигли валунов четверо вельхов, и между ними
- шатающаяся, но по-прежнему несломленная Эртан. Потом подоспело несколько
сольвеннов во главе с Декшей. Декша тяжело опирался на топор, все топорище
которого было черно от крови. Волкодав посмотрел на него и поймал себя
на том, что, удивительное дело, переживал за бывшего тестомеса больше,
чем за других. Будь у него хоть немного времени, он понял бы почему. Поэтов
вообще нельзя допускать туда, где наносят раны и отнимают жизнь. Потому
что народ рождает поэтов не всякий год. Для того, чтобы сражаться, существуют
люди ничем не примечательные. Такие, как он сам.
Волкодав оглянулся на мост, потом на скалу, где засели стрельцы, державшие
мост на прицеле. Когда кнесинка уходила на ту сторону, он наполовину опустошил
колчан, пугая этих стрельцов, и кое-кого сумел отправить в Препону.
- Уводи людей, - сказал он Декше. - Кнесинка уже там. Давай мы прикроем!
Как знать, может, им и удался бы еще один прорыв через мост. Но в это
время разбойники, ненадолго оставившие осажденных в покое, услышали новое
распоряжение главаря. Они почти прекратили стрельбу, потом где-то за скалами
коротко рявкнул рог, и ревущая толпа воинов в берестяных личинах с разных
сторон ринулась добивать последних защитников переправы. В их намерениях
сомневаться не приходилось. Они рассчитывали смять галирадцев и единым
духом пролететь через мост. Пролететь, чего доброго, еще прежде, чем там
сообразят и отвяжут канаты... Быстроты и храбрости им было не занимать.
- Руби!.. - закричал Волкодав. И сам, дотянувшись, полоснул концом меча
по упругим гладким волокнам. Черные плетеные пряди распались, заворачиваясь
наружу. Мост охнул и заскрипел, тяжело перекашиваясь. Декша, орудовавший
с другой стороны, чуть запоздал, но его удар оказался еще удачнее: топор
на длинной рукояти громко лязгнул о камень, одним махом разрубив толстый
канат. Удар болезненно отдался в раненой голове молодого старшины. Декша
потерял сознание, уронил топор и сам свалился бы следом - спасибо, подхватили
друзья. Но дело было сделано. Упругая черная струна отлетела, свиваясь,
как обезглавленная змея, мост медленно мотнуло, разошедшийся настил повис,
как жреческое ожерелье. Волкодав нацелился рубануть еще раз, но тут рассеченный
канат не выдержал, волосяные пряди стали расползаться и лопаться, и наконец
мост неотвратимо пошел вниз, взмахнув на прощанье, словно развеваемый
ветром мокрый рушник. Завихрились клочья тумана, провожая его полет. Длинное
полотнище настила хлестнуло скалы, как плеть, обломки досок с треском
разлетелись в разные стороны и пропали внизу.
Вот теперь вправду все было сделано.
Галирадцы вовсю уже резались с насевшими врагами, не допуская их ни ко
входу на мост, ни к беспомощным раненым. Но вот рухнул мост, и разбойники
в некотором замешательстве откачнулись назад. Желанная добыча окончательно
ускользнула от них, и лезть на мечи галирадцев, дравшихся с последней
яростью смертников, стало вроде бы незачем. То есть они, конечно, не отступятся
и сейчас полезут опять, но больше из мести. А то обойдутся без рукопашной
- встанут кругом и не спеша расстреляют ради забавы. Или попробуют схватить
живьем, чтобы хорошенько потешиться напоследок...
- Ну уж нет! - прижимая ладонью липкое пятно на рубахе, раздельно выговорила
Эртан. - Меня они не получат!
Воительница сидела на самом краю пропасти, свесив вниз ноги. Драться она
уже не могла, не было сил. Но сделать одно-единственное движение ей не
помешает никто. Глядя на вельхинку, другие раненые, кто мог, тоже стали
переползать поближе к Препоне. А если повезет и удастся еще разбойничка
с собой утянуть...
Немногие ратники, изодранные и окровавленные, но по-прежнему способные
держать в руках мечи, спрятались за щитами и приготовились дорого продавать
свою жизнь.
- Ну что, брат венн... - сказал Аптахар. И тут же глухо охнул, всхлипнув
от боли. Волкодав крутанулся на месте: сегван стоял столбом и тупо смотрел
на свою правую руку, точно бритвой срезанную в локте. Из раны частыми
толчками выливалась кровь. Под ногами у Аптахара валялась длинная стрела,
увенчанная остро отточенным железным полумесяцем шириной чуть не в пядь.
Изуродовав человека, стрела ударилась в камень и отскочила. Попади она
в шею, укатилась бы голова. Волкодав понял, что потрясенный сегван так
и будет стоять, пока не свалится мертвым.
- Прикройте!.. - зарычал он и подскочил к Аптахару. Мигом свалил его наземь,
перехватил лезвием меча длинные завязки его сапог и перетянул ими руку
друга пониже плеча. И с облегчением увидел, как иссяк уносящий жизнь багровый
поток.
- За... зачем... - не справляясь с прыгающей челюстью, произнес Аптахар.
Он смотрел на свою руку, валявшуюся отдельно от тела. - Все... равно...
Волкодав не стал ему говорить, что скатиться в Препону они всяко успеют;
Избавления ждать было неоткуда, но призрачная надежда живет чуть не дольше
самого человека. Венн видел слишком много страшных смертей, случившихся
оттого, что кто-то опоздал всего на мгновение. Значит, надо попробовать
купить это мгновение. Он снял щит и заслонил им скорчившегося сегвана.
Положил наземь лук, отстегнул тул... Он нутром чувствовал, что разбойники
вот-вот устремятся вперед.
Теперь, когда не было в живых Мал-Гоны, а Декша и Аптахар сами на ногах
не держались, ратники поневоле стали поглядывать на Волкодава, видя в
нем старшего.
- Не ввязывайтесь без нужды, - буркнул он смотревшим на него молодцам.
После чего поднялся во весь рост и пошел навстречу разбойникам, оскаливая
зубы в жуткой ухмылке и на ходу выдергивая из ножен боевой нож. Он был
похож на смерть. Невероятно обострившимся зрением он видел их всех, в
том числе и стрельцов, остолбеневших от чудовищной наглости безумца, вышедшего
умирать в одиночку.
- Ну?.. - зарычал Волкодав. - Кто?!..
Иные потом утверждали, будто разбойное воинство, несколько десятков человек,
попятилось перед ним. Пока люди Жадобы что-то соображали, он рванулся
вперед. И покрыл последние шесть шагов одним звериным прыжком.
Туда, где он стоял мгновение назад, разом ткнулось несколько стрел. Еще
одна ушла в небеса, чтобы упасть далеко за Препоной: когда стрелок уже
натягивал тетиву, из желтоватых клочьев тумана вынырнул крылатый черный
зверек и с яростным криком бросился ему в лицо. Разбойник выронил лук
и согнулся, зажимая ладонями разодранную глазницу.
Волкодав уже не казался похожим на смерть. Он БЫЛ смертью. Он убивал всех,
кого мог коснуться мечом, ножом, локтем, ногой. Они не успевали ни достать
его, ни оборониться. Они сами были справными воинами, но венн двигался
так, что не мог уследить глаз. И убивал. Убивал.
Ему давно не случалось вот так, без остатка, пускать в ход все, на что
он был способен. И уже не случится. Потому что этот бой был последним.
Потому что шел счет последним мгновениям жизни. Потому что Песня Смерти
все-таки будет допета. И так допета, что пращурам не придется стыдиться.
Незваная Гостья, повсюду твой след,
Но здесь ты вовек не узнаешь побед.
Раскинутых крыльев безжизнен излом,
Но мертвый орел остается орлом...
Это не могло длиться долго, потому что человеческие силы не беспредельны.
Но пока это длилось...
Незваная Гостья, ты слышишь мой смех?
Бояться тебя - это все-таки грех,
Никто не опустит испуганных глаз,
А солнце на небе взойдет и без нас...
Волкодав достиг чего хотел: разбойники, пускай на время, оставили недобитых
галирадцев и поневоле занялись человеком, который даже не сражался с ними,
- который их попросту УБИВАЛ. Они уже поняли, что в рукопашной его не
возьмешь и вдесятером. И подались в стороны, освобождая пространство стрелкам.
Волкодав расхохотался им в лицо и отбил стрелы мечом. Он догорал, но они-то
об этом не знали. Он не стал ждать, пока они решат, как им быть дальше,
и снова метнулся в самую гущу.
Доколе над нами горит синева,
Лишь Жизнь, а не гибель пребудет права,
Вовеки тебе не бывать ко двору,
Незваная Гостья, на нашем пиру!
Он знал некий предел, миновав который уже трудно было вернуться и оставалось
только загонять себя, как надорванного непосильной скачкой коня. Он давно
переступил этот предел. Возврата не будет. Спасибо тебе, прадедовский
клинок, и прощай. Не суди строго, Мать Кендарат...
Покуда мой меч надо мною поет
И дух не забыл, что такое полет,
Я буду идти, вызывая на бой,
Незваная Гостья, - смеясь над тобой!
Разбойники снова начали стрелять в него. Уже без разбора, попадая большей
частью по своим. Не очень-то они и дорожили друг другом. Они были близки
к отчаянию, к суеверному страху. Еще немного, и они бы, наверное, дрогнули.
Кто же мог предвидеть, что у галирадиев окажется при себе демон, против
которого впору было запасаться оружием из серебра?..
Эртан первая запела что-то по-вельхски, отодвинулась от края пропасти
и с трудом поднялась на ноги. Нет, они ее нипочем не получат. Но уйдет
она не так, как собиралась вначале.
Неведомая сила подхватывала сольвеннов, вельхов, сегванов, поднимала их
с земли и вела вперед. Туда, где могла ждать только смерть. Но они чувствовали
себя победителями. Они ими и были. И когда они сшиблись с разбойниками,
они могли - все.
Но в это время за скалами, там, где остались валяться на равнине перебитые
велиморцы, истошно закричал рог. Это был призыв даже не к отступлению
- к немедленному бегству, отчаянному и безнадежному. И разбойники медлить
не стали. Привыкшие быстро нападать и столь же быстро уносить ноги, они
кинулись прочь с проворством вспугнутых крыс. Они не обращали внимания
на дорогое оружие, валявшееся на земле, перепрыгивали через своих раненых,
пытавшихся схватить за ноги бегущих. Рог прокричал им о том, что настала
пора спасать свою жизнь. И уж тут, как водилось в подобных ватагах, каждый
был сам за себя.
Прошло всего несколько мгновений, и галирадцы остались одни на площадке
у обрушенной переправы. Они толком не верили в свое спасение и не понимали,
что же спугнуло налетчиков.
Волкодав лежал на камнях, залитых его и чужой кровью, и неподвижными,
немигающими глазами смотрел на солнце, еле видимое сквозь желтоватый смрадный
туман. Стрелы торчали в его теле, но ни меча, ни ножа он из рук так и
не выпустил. Мыш надрывался отчаянным плачем, прижимаясь к его щеке.
Причина бегства разбойников была хорошо видна с тропы, по которой уводили
кнесинку Лихослав и младший из двоих горцев. Здесь, наверху, совсем не
чувствовалась подземная вонь из Препоны: холодный ветер, стекавший с гор,
уносил ее прочь. Клочья тумана, проползавшие внизу, то скрывали побоище,
то опять расступались. Кнесинка все время смотрела в ту сторону, ища глазами
человека, к которому рвалось ее сердце. И она его увидела. Они забрались
по тропе уже достаточно высоко: фигурки людей казались крохотными и одинаковыми.
Но Волкодава кнесинка узнала тотчас. Он не шевелился, а кругом него стояли
уцелевшие галирадцы. Так стоят над мертвым. Или израненным до такой степени,
что не вдруг и смекнешь, как к нему прикоснуться.
Кнесинка смотрела и смотрела, ослабнув на непослушных ногах и чувствуя,
что умирает с ним вместе. Жить дальше было незачем. Ради чего, ради кого,
если...
- Госпожа! - окликнул ее Лихослав.
Кнесинка с трудом и не сразу оторвала взгляд от безжизненного тела, распластанного
внизу за Препоной на красных от крови камнях. Потом все же посмотрела
туда, куда указывала вытянутая рука Лихослава.
Из-за черной скалы, беспощадно молотя конскими копытами невысокую жилистую
травку, летели всадники. Десяток за десятком, молча, стремительно, неудержимо.
Горным льдом горели на солнце ничем не прикрытые брони и наконечники копий,
приготовленных к бою. И первым, далеко обогнав остальных, на золотистом
шо-ситайнском жеребце мчался предводитель. И было похоже, что тому, кто
хоть чуть дорожил своей жизнью, лучше было не становиться у него на пути.
Вот почему таким дурным голосом взвыл разбойничий рог, вот от кого уносило
ноги воинство в берестяных личинах.
Последние всадники кунса Винитара еще огибали скалу, когда с противоположной
стороны, из-за Спящей Змеи, появились витязи Лучезара. Они гнали перед
собой сколько-то конных разбойников. Часть велиморцев немедленно отделилась
от остальных и все тем же бешеным скоком пошла им навстречу. И когда грабители
завертелись, не зная, в какую сторону спасаться, длинные копья велиморцев
согласно легли плашмя для таранного, невиданного в Галираде удара. Еще
миг - и столкнулись. Было видно, как падали кони, как всадников вынимало
из седел и проносило над землей корчащихся, пронзенных насквозь. И только
потом долетел глухой грохот столкновения и страшные крики людей. Людей,
успевавших умереть, пока долгое эхо их последнего вопля еще гуляло меж
скал. Лучезаровичи вовсю работали мечами, добивая тех, кто поспел увернуться
от копий.
Остальные велиморцы, возглавляемые вождем, перестроились и по-прежнему
молча, без боевого клича и труб, широким серпом понеслись на разбойников,
выбравшихся из нагромождения скал. Те частью успели сесть в седла, частью
не успели. Но это ничего не изменило. От разящего серпа не ушел ни пеший,
ни конный. Половину, не меньше, смело первым же свирепым ударом. Стих
жуткий треск ломающихся двухвершковых оскепищ, и в ход пошли мечи. Велиморцы
неотвратимо теснили разбойников, явно намереваясь прижать их к отвесной
каменной круче и истребить без остатка. Люди Жадобы отбивались что было
сил, но участь их была решена. Те из велиморцев, кому не хватило места
в передних рядах, останавливали выученных коней, забирались им на крупы
и вытаскивали из налучей луки, стреляя через головы товарищей. Разбойники
один за другим вываливались из седел, и тех, кто падал еще живым, насмерть
затаптывали в толчее.
Молодой предводитель почти сразу отбросил щит и бился в-обе-ручь, рубя
и расшвыривая врагов. Сеча вокруг него кипела вдвое ожесточенней, чем
в других местах. Золотой жеребец бил копытами и люто кусался. Грудь и
бока его оплетала стальная кольчуга. С горы было хорошо видно, как Винитар
схлестнулся с рослым всадником на крупном молочно-белом коне. Оружие и
одежда у этого человека были заметно богаче, чем у остальных, но сражался
он довольно неловко, особенно для главаря. Так, словно не вполне доверял
попорченной когда-то правой руке. Винитар легко отбил его меч, между тем
как злой Санайгау рванул соперника зубами за плечо. Белый конь отчаянно
заржал и рванулся, силясь проложить себе путь в тесноте. Это ему удалось,
и лошади почти разминулись, когда Винитар всем телом развернулся в седле,
ложась на круп жеребца, и знаменитый разбойник перестал быть. То, что
потащил дальше обезумевший конь, уже не было не то что Жадобой - даже
и просто человеческим телом. Запутавшись в стременах расшитыми сапогами,
по разные стороны седла свисали два куска бесформенной плоти.
Кое-кто из его людей с отчаяния попытался уйти по каменному откосу. Им
дали проползти несколько саженей, после чего сняли считанными стрелами.
Велиморцы не давали пощады. Шайка, пять лет грабившая на лесных дорогах,
погибала под стеной Ограждающих гор. Вся целиком. Лучезаровичи тоже хотели
участвовать в разгроме, но воины кунса Винитара в помощниках не нуждались.
Беглецы и проводник следили за ходом сражения, стоя на горной тропе примерно
в полутора верстах от дерущихся. Когда стало ясно, чем кончится дело,
Лихослав обратился к горцу. Телохранитель не знал языка и попросту указал
пальцем на кнесинку, потом вниз. В ответ на его вопросительный взгляд
ичендар отрицательно помотал головой и ткнул рукой вверх и вперед. Знатная
гостья и ее спутники должны были сперва предстать перед вождем.
Лихослав осторожно тронул за плечо кнесинку, обессиленно привалившуюся
к камню:
- Пойдем, госпожа.
Она посмотрела на него отсутствующими глазами и попыталась шагнуть, но
не смогла и начала оседать наземь. Лихослав поднял ее, устроил поудобнее
на руках и бережно понес вверх по горной тропе.
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
<a href="http://nihongo.aikidoka.ru/" target="_blank"><img src="http://aikidoka.ru/image/mybanner/nihongo3.gif" width="88" height="31" border=0 alt="Японский язык он-лайн"></a>
 |
