Мария Семенова.
Волкодав
5. ПЕРЕСПОРИТЬ ЖРЕЦА
Утратив в неволе надежду на солнечный свет,
Душа замирает, и сердце смолкает в груди.
И кто-то шепнет: "Все равно избавления нет..."
Кто сломленным умер в темнице - ты их не суди.
И тех не суди, кто, не вынеся груза цепей,
Спастись не умея и тщась досадить палачам,
Все счеты покончил в один из безрадостных дней...
Не лучше ли сразу конец - и себе, и цепям?
Не смей укорять их за то, что они не смогли
С таким совладать, что не снилось тебе самому.
На собственной шкуре попробуй сперва кандалы-
А впрочем, не стану такого желать никому.
Я знал и иных - кто оковы едва замечал,
Строку за строкой составляя в рудничной пыли
Трактат о любви и о битве вселенских начал...
Те люди - что солнца: они и во мраке светлы.
Я был не таков. Я был зол и отчаянно горд.
Я знал, для чего меня Боги от смерти хранят.
Сперва отомстить за измену, за лютый разор -
Тогда только пращуры примут с почетом меня.
Я смертью за смерть расплатился и кровью за кровь.
За всех, кто до срока ушел в беспредельную тьму.
За всех, превращенных в клубки из когтей и клыков...
Такого я тоже не стану желать никому.
5.
ПЕРЕСПОРИТЬ ЖРЕЦА
Меч висел за спиной, прихваченный к ножнам за крестовину "ремешком
добрых намерений". Нелетучий Мыш успел уже подробно исследовать ножны
и нашел их малосъедобными, зато очень удобными для лазания туда и сюда.
Волкодав не спеша шел по улице, и настроение у него было вполне под стать
небу, сплошь затянутому серыми облаками. Вот уже битых три дня он безо
всякого толку обходил ремесленные мастерские. Кузнецы, кожемяки и мостники,
подгонявшие один к другому деревянные горбыли мостовой, с уважением поглядывали
на его широкие плечи и покрытые мозолями ладони. Но разбойничья, как выразился
Бравлин, рожа и шрамы, оставленные оружием и кандалами, раз за разом делали
свое дело. Никто не спешил брать к себе бывшего каторжника, человека наверняка
беспокойного, а то и опасного... да еще венна. Волкодав знал, что всегда
может разыскать седоусого старшину. Тот наверняка поможет, раз обещал.
Но при мысли о том, чтобы куда-то бежать и по приказу того же Бравлина
рубить какого-нибудь "вора", ни в чем, как потом, выяснится,
не виноватого... Нет уж.
Волкодав шел по улице и думал о родных лесах, и делалось ему все тошней.
Дома ему хватило бы с собой простого поясного ножа, ну там - лука со стрелами
для охоты. Меч, оружие воинское, в лесу не потребен. А здесь?.. После
происшествия у Вароха Волкодав без меча за ворота не выходил. И ремешок,
перехлестнувший рукоять, был таков, чтобы в случае чего удара не задержал.
Еще он думал о том, как хорошо было бы приберечь оставшиеся деньжата,
купить парусную лодку и уйти на ней в верховья Светыни, в коренные веннские
земли... кабы не замок Людоеда, обугленные развалины которого поганили
берег в самом начале пути.
Будь он, как прежде, один, он легко обошел бы замок лесами. Со спутниками
вроде Тилорна и Ниилит придется ждать осени, когда купцы поедут из Галирада
назад.
Нет, все же слава Богам, что он был теперь не один...
Иногда Волкодаву казалось - он так и не придумает выхода. Иногда же -
все как-нибудь образуется, надо лишь чуть-чуть подождать.
Сегодня утром Тилорн в очередной раз осмотрел крыло Мыша и велел Волкодаву
купить крепкого вина, убивающего заразу. Шагая вперед, венн неспешно высматривал
харчевню почище, и было ему, правду сказать, слегка жутковато. Как если
бы покупка вина таила в себе нечто необратимое, вроде первого надреза
ножом. Тилорн обещал, что Мышу больно не будет. Но кто поручится наверняка?..
Нелетучий Мыш чувствовал его состояние, и, не понимая причины, ластился
к человеку. От этого совесть мучила Волкодава еще больше. Наконец, облюбовав
дверь, из которой вкусно пахло свежими пирожками, Волкодав нагнул голову
и вошел.
Он сразу заметил стражников, добрый десяток которых - с Бравлином во главе
- расположился за столом возле двери. Молодые стражники баловались рукоборством.
Закатывали рукава, утверждали локти на столе и мерились силой, ругаясь
и хохоча.
Волкодаву, точно мальчишке, захотелось немного поглазеть на борцов, однако
сначала следовало исполнить задуманное. Он ограничился поклоном Бравлину
и сразу прошел к стойке.
Корчмарь ему не понравился. Посмотрев на него один раз, Волкодав понял,
что до Айр-Донна этому типу было далеко. Случается, человек, привыкший
иметь дело по преимуществу с иноземцами, задумывается о неоглядной ширине
мира и обретает мудрость, а с нею и доброту. Бывает и наоборот: иной начинает
драть нос и вроде бы даже стесняться кровной родни.
И не поговоришь с таким, и путешественника, попавшего в беду, он удавится,
а даром не приютит...
- Что подать, почтенный? - спросил он Волкодава.
Спросил вроде вежливо, но так, что венн сразу вспомнил и свою рубаху,
залатанную на локтях, и уродливый шрам на левой щеке, и пыльные сапоги.
Он сказал:
- Маленькую склянку прозрачного вина. Очень крепкого, такого, чтобы горело.
Корчмарь слегка поднял брови. То ли просьба Волкодава показалась ему странноватой,
то ли веннское оканье уж очень резало слух. Так или иначе, он кивнул и
скрылся в низенькой двери позади стойки.
- ...жрецы Богов-Близнецов, - коснулся ушей Волкодава обрывок случайного
разговора. - Проповедуют на площади. Сходим, что ли, послушаем?..
Волкодав повернулся к стойке спиной, и, облокотившись, стал смотреть,
как боролись стражники. Верх держал белоголовый верзила с плечами, проходившими,
должно быть, не во всякую дверь. Могучие парни громогласно подбадривали
схлестнувшихся в единоборстве друзей. Кто-то вгорячах уже бился об заклад
на вынутую из уха серьгу...
Седоусый Бравлин поймал взгляд Волкодава и, казалось, хотел что-то сказать,
но не успел: вернулся корчмарь и с легким пристуком поставил на стойку
изящный пузырек, в котором плескалось с полчашки бесцветной жидкости.
Волкодав вытащил пробку и понюхал. Как раз то, что надо. Любопытный Мыш
тоже сунул нос к отверстию скляночки и, чихнув, брезгливо отпрянул.
- Сколько с меня? - спросил Волкодав.
- Шесть медных монет. Надеюсь, ты умеешь считать до шести, - ответил корчмарь
чуть-чуть громче, чем следовало. Волкодав заметил краем глаза, что головы
начали поворачиваться в их сторону. - Но я, - продолжал хозяин заведения,
- с удовольствием отдам тебе даром это вино, если ты покажешь нам прямо
здесь, как пьют его у вас, в веннских лесах. Поистине лишь дикарская глотка
способна...
- Я бы показал, только мне оно не для питья, - медленно и очень спокойно
выговорил Волкодав. - Ты человек просвещенный, знаешь, наверное, что значит
"продезинфицировать "...
Развязал кошелек и принялся отсчитывать монеты. Судя по выражению лица
корчмаря, он ждал, что лесной житель расшумится, а то и грохнет скляницу
об пол, - десять стражников, надо думать, вмиг его утихомирили бы.
Или вправду попытается проглотить содержимое на потеху гостям...
- Не знаешь, - удовлетворенно кивнул Волкодав. И посоветовал: - Книжку
почитай, может, найдешь где.
Аккуратно выложил на стойку одну подле другой шесть медных монет, взял
пузырек и направился к двери.
На сей раз, однако, он не смог преодолеть искушения и задержался возле
стола, у которого сгрудились стражники. Один из молодых воинов сейчас
же заметил:
- Ишь какой славный меч у этого венна. А драться им он, интересно, умеет?
Длинные языки немедленно завертелись:
- Да вряд ли: он, как все венны, больше дубиной...
- То-то ему нос на сторону и свернули. Бравлин счел за благо предостеречь
молодцов:
- Потише, ребята. Что толку попусту ссориться. Волкодав молча повернулся
и пошел прочь, а Нелетучий Мыш презрительно плюнул в обидчиков.
- Эй, венн! - немедленно раздалось сзади. - Ты куда? Волкодав остановился.
Потом не спеша повернулся к ним лицом.
- Морды вам бить пока вроде не за что, - задумчиво проговорил он, пожимая
плечами. - Да только и все слушать, что вы несете...
Кто-то из стражников захохотал, хотя, по мнению Волкодава, ничего смешного
в его словах не было. Еще один весело бросил:
- Чего ждать, если у них бабы верховодят. Дружный смех сопроводил это
замечание, и Волкодав призадумался, не слишком ли поспешным было его замечание
насчет битья морд.
- Иди сюда, парень, - сказал ему Бравлин. - Покажи моим дуралеям, каких
мужчин рожают ваши женщины.
Уйти сделалось невозможно. Волкодав нахмурился и шагнул обратно к столу.
Вообще-то венны не жаловали состязаний, полагая их лишним поводом для
обид. "Если я тебя одолею - ты огорчишься. Если ты одолеешь - я огорчусь.
Зачем?" Сам Волкодав одно время зарабатывал на жизнь, нанимаясь стражником,
телохранителем, вышибалой в кабак. Надо ли говорить, что у каждого нового
хозяина его обычно встречал отказ. И косой взгляд уже нанятого молодца.
Тогда-то, вдохновленный отчаянием, Волкодав впервые воспользовался старой,
как мир, уловкой, славно выручившей его в Большом Погосте. Он стал предлагать
сопернику помериться сноровкой и силой, - конечно, у хозяина на глазах.
Тут уж отказа не случалось. Поначалу Волкодав нередко бывал бит. И жестоко.
Он не горевал. Он умел терпеть. Он учился, благо Кан-Кендарат была тогда
еще с ним. Он знал, что должен очень многому научиться, если вправду хочет
вернуться домой и разыскать Людоеда...
Бравлин освободил ему место рядом с собой. Волкодав поправил за спиной
меч и сел на скамью. Напротив ухмылялся тот белоголовый верзила; ладони
у него были что сковородки, а правый рукав закатан выше локтя. Раздень
обоих, и он выглядел бы куда внушительнее Волкодава. Венн тоже распутал
тесьму на запястье. При виде кандальных рубцов сзади послышалось одобрительное
"О-о-о!". Волкодава это всегда раздражало. Молокососы, близко
не нюхавшие неволи, почему-то любили предстать этакими знатоками, намекнуть
неизвестно на что. Дурачье. Щенки бестолковые.
Они поставили локти на стол и сцепили ладони. Свободной рукой Волкодав
на всякий случай накрыл Мыша, беспокойно возившегося на плече. Откуда
было знать маленькому зверьку, что тут затевалось - безобидная возня или
нешуточный поединок? Еще укусит кого.
...Соперник Волкодава удивительно долго пристраивался и примеривался,
ерзая туда-сюда по скамье. И только когда он из румяного сделался багровым
и, тяжело дыша, навалился грудью на кромку стола, венн запоздало сообразил,
что молодой стражник давно уже боролся всерьез. Просто он даже издали
не видал Самоцветных гор. Не говоря уж о том, чтобы ворочать там неподъемные
глыбы. И, что гораздо важнее, не знал, на что способны люди, для которых
давно истерлась разница, жить или умереть. Волкодав вздохнул. Унижать
парня ему не хотелось.
- Все, - сказал он и распрямил пальцы.
Еще мгновение его соперник продолжал давить что было сил. Потом до него
дошло. Его ладонь обмякла, и он перевел дух. Как показалось Волкодаву,
с большим облегчением.
При виде такого чуда половина стражников пришла в большую задумчивость
и умолкла. Другая половина, наоборот, зашумела: каждый рвался самолично
помериться с венном.
Волкодав поднялся и перешагнул скамью, выбираясь из-за стола.
- Постой, парень, - начал было Бравлин. Волкодав мотнул головой:
- Все, хватит. Дел много.
На сей раз никто не напутствовал его ядовитыми замечаниями и не проезжался
по поводу мужчин, которые слушаются женщин. Тем не менее Волкодаву было
почти совестно. Честь племени отстаивают не в дурацком рукоборстве за
корчемным столом. И силу, если есть, по каждому пустяку в ход не пускают.
Оставалось утешаться тем, что он, вообще говоря, не напрашивался.
И надеяться, что все случившееся не повлияет на лечебные свойства вина...
Выходя, Волкодав заметил краем глаза, что Бравлин покинул стол и направился
за ним.
что Ученики Близнецов весьма придирчиво отбирали воинов, достойных носить
двухцветные брони. И выбирать было из кого. Наемники слетались к ним,
как мухи на мед. Еще бы! Платили жрецы хорошо, а кроме того, стоило надеть
освященную кольчугу, и любой удар кулака становился подвигом в святой
битве за веру.
Что он тут делает? Охраняет жрецов?..
Потом Волкодав разглядел на помосте еще одного человека. Этот был одет
по-аррантски - в сандалии да тонкую льняную рубаху без рукавов, длиной
по колено. Человек был примерно ровесником Волкодаву, но, в отличие от
него, очень хорош собой. Вот только выглядел он заморенным и голодным;
Волкодаву бросились в глаза синяки на голых ногах и подозрительные пятна
на грязной рубахе. Юноша стоял неподвижно, низко опустив кудрявую голову
и крепко прижимая к груди несколько толстых растрепанных книг...
А у переднего края помоста стоял проповедник. Он тяжело дышал - видимо,
только что кончил вдохновенную речь. Волкодав с сожалением понял, что
опоздал. Что ж, вряд ли они приплыли сюда ради одной-единственной проповеди.
Подождем, услышим еще.
- Скажи пожалуйста, досточтимый Ученик, - заговорила кнесинка Елень.
- Я, наверное, недослышала. Ты рассказывал, что твой Бог един. Как же
вышло, что вы поклоняетесь Близнецам?
- Это я, в скудости разума своего, не сумел внятно выразиться, госпожа,
- с поклоном ответствовал жрец. - Когда Бог решил явить себя людям, человеческая
плоть была измерена и найдена слишком хрупким сосудом, неспособным вместить
Его дух. И была избрана женщина, ожидавшая рождения двойни. И воссияло
над нею...
Дальше Волкодав не слушал. Он ощутил, как над губой выступил внезапный
пот, и торопливо провел рукой по усам. Он никогда не забывал мест, увиденных
хотя бы однажды. Лица он запоминал куда хуже. Но этот голос остался в
его памяти навсегда. "Догнивай же в мерзости, ничтожный язычник..."
Нелетучий Мыш взъерошил черную шерстку и негромко, но с вызовом зашипел.
Всякому, кто вздумает обижать Волкодава, придется сперва иметь дело с
ним!
Волкодав снова посмотрел на арранта. Тот вдруг поднял золотоволосую голову,
и взгляды их на мгновение встретились. Только на мгновение, но Волкодав
вздрогнул. В зеленых глазах парня ему почудился отчаянный призыв, чуть
не вопль: "Помоги!" Вопль, впрочем, тут же оборванный. Аррант
знал, что выручать его было слишком опасно.
Волкодав немного подумал и начал протискиваться вперед.
Спустя некоторое время дошла очередь до юноши с книгами. Его толкнули
в спину, и он обреченно шагнул вперед, оказавшись подле жреца.
- А вот живое свидетельство того, до какой низости может докатиться пренебрегший
священными истинами Близнецов, - указывая на молодого арранта, провозгласил
жрец. - Этот человек пытался спасти от очистительного костра книги лжепророков
и лжеучителей, дабы смущать и вводить в искушение умы и души непосвященных...
- Проповедник осенил себя знамением Разделенного Круга. - Вот эти книги:
он сам носит их, ибо людям благочестивым грешно до них даже дотрагиваться...
- Каждое учение драгоценно! - неожиданно громко и убежденно перебил пленник.
Зеленые глаза непокорно блеснули: - Уничтожь их, и мир обеднеет!
- Учения, о которых глаголешь ты, неразумный, - что грязь на ногах, -
едва ли не с жалостью покачал головой жрец. - Ее трудно избежать, пока
идешь по дороге. Но прежде нежели входить в дом и ступать на прекрасные
ковры, грязь следует смыть.
- Ты называешь грязью золотую пыль, по крупице собранную человеческим
разумом! - не сдавался аррант.
- С каких это пор божественные истины собираются нашим разумом, темным
и бедным? - спросил жрец.
Волкодав, успевший достичь передних рядов, только вздохнул. Когда заходила
речь о какой-нибудь бредовой, совершенно невыполнимой затее, венны предлагали
натаскать воды решетом, сегваны советовали вычерпать море, арранты же
- переспорить жреца. Парень, похоже, забыл поговорку. А может, просто
нечего было терять...
Проповедник взирал на книжного юношу со скорбью и сожалением, словно на
опасно больного:
- Если к божественным откровениям подходят с убогими мерками разума, значит,
можно подходить к ним и со столь же убогими мерками силы... Осмелюсь назвать
это последнее даже более оправданным, ибо Боги в своем всемогуществе даруют
победу не тому, кто крепче телесно, а тому, за кем правда. Вот наш воин...
Рука в красном рукаве вытянулась в сторону окованного сталью верзилы.
Все правильно, подумал Волкодав. Боги могущественны и справедливы, однако
все-таки лучше, если правдоборец сноровист, сыт и силен.
- На его благородном клинке пребывает благословение Близнецов, - продолжал
жрец. - Я знаю, ваше племя чтит праведность поединка. Найдется ли здесь
кто-нибудь, кто дерзнет...
- Найдется! - почти сразу отозвались из толпы. К помосту уже проталкивался
светловолосый детина в тяжелой сольвеннской кольчуге. Если он чем и уступал
полосатому, то ненамного.
- Я не хотела бы осквернять убийством сегодняшний день, добрый Ученик,
- заметила кнесинка.
- Мы проехали уже семь городов, государыня, - с поклоном ответствовал
жрец. - Наш воин всего только даст твоим подданным убедиться в могуществе
истинной веры. Для этого нет нужды отнимать жизнь.
Светловолосый миновал стражников и забрался на помост. Развязав ремешок,
он вытащил из ножен длинный прямой меч. Невежа, поморщился про себя Волкодав.
Меч у парня был хорошей нарлакской работы, красивый и дорогой, с двумя
красными камнями, вделанными в рукоять.
- Доброго слова не стоят твои Близнецы! - дерзко бросил жрецу сольвенн.
Проповедник усмехнулся:
- Посмотрим, как ты это докажешь...
И отошел благословить своего воина на праведный бой.
Волкодав покосился на галирадских волхвов, сидевших чуть позади резного
кресла кнесинки Елень. Волхвы слушали молча, с непроницаемыми лицами.
Они не вмешивались в спор. Вероучений в Галираде бытовало бессчетное множество
- по числу стран, откуда прибывали в город купцы, а уж съезжались сюда
воистину со всего света. И никто не посягал изгонять или свергать чуждых
Богов, и даже Медный Бог, аррантский Морской Хозяин, терпеливо сносил
не всегда почтительное обращение...
Вот начался поединок, и Волкодав сразу понял, что противники были вполне
достойны друг друга. Тяжелые мечи невесомо порхали в крепких руках, мелькая,
точно серебристые рыбки, играющие в пруду. Волкодав слышал, как неподалеку
от него шепотом переговаривались две девушки. Обеим хотелось, чтобы сольвенн
изловчился и сшиб с двухцветного шлем. Вот бы глянуть, хорош ли собой?..
Волкодав внимательно смотрел на поединщиков, придерживая одной рукой кошель
с деньгами. Он всегда так делал, когда оказывался в толпе.
Между тем происходившее на помосте нравилось ему все меньше и меньше.
Сначала он сам толком не понимал почему. Потом понял. И снова начал потихоньку
проталкиваться вперед.
Бой был подстроен. Подстроен от начала и до конца. Но подстроен здорово.
Волкодав это заметил только потому, что сам полных четыре года немногое
видел, кроме сражений и поединков.
Он еще додумывал эту мысль, когда великан ударил. Рослый, тяжелый телом,
он был быстр. Очень быстр. Зато сольвенн как будто вообще не заметил угрожающего
движения. Волкодав, которого самого тысячу раз выручала именно быстрота,
распознал смертоносный замах в самом зародыше. Он видел, как вспыхнул
на солнце, чертя великолепную дугу, отточенный меч. И как этот меч в последний
миг обернулся плашмя, и удар, которому полагалось бы рассечь хулителя
Близнецов пополам, только швырнул его на колени.
Стало тихо. Ни стука клинков, ни выкриков зрителей. Сольвенн охнул и выронил
оружие. И опустил голову, униженно стоя на четвереньках. Боги-Близнецы
восторжествовали.
- Лишь чистая вера святит меч воина, даруя победу! - торжественно провозгласил
жрец. И обратился к толпе: - Пусть этот человек идет с миром. Не гибели
людской мы ищем, но лишь вразумления. Дерзнет ли еще кто-нибудь из вас
сразиться с воителем, осененным...
- Дерзнет, - проворчал Волкодав. Раздвинул плечом обернувшихся стражников
и оказался лицом к лицу со жрецом.
Тот со спокойным презрением смотрел на него с высоты помоста:
- Кто ты, восстающий на Тех, чьи имена прославлены в трех мирах?
Не узнал, подумалось Волкодаву. Еще он не отказался бы выяснить, почему
жрец обошел этим вопросом первого поединщика. А впрочем, не все ли равно.
- Я молюсь своим Богам и не восстаю на чужих, - сказал он мрачно. Потом
кивнул на арранта: - Скажи лучше, отдашь ты его мне, если побью твоего
молодца?
Жрец окинул его оценивающим взглядом.
- Не слишком ли ты самонадеян, язычник? Волкодав промолчал.
- Ты не победишь, - сказал жрец. - Хотя... мне ли, неприметному, судить
о путях Близнецов? Победи, - тут он улыбнулся, - и твори над ним, что
пожелаешь.
Волкодав кивнул и, расстегнув нагрудную пряжку, снял перевязь с ножнами.
Подошел к кнесинке и с поклоном протянул ей рукоять:
- Развяжи, государыня, ремешок.
Кнесинка Елень распутала узел и тихо сказала:
- Не погуби себя. Волкодав.
Запомнила, радостно поразился он. А вслух сказал:
- Как уж получится, госпожа.
Потом он посмотрел на то место в толпе, где только что стоял сам, и не
слишком удивился, увидев там Бравлина. Волкодав сунул ему в руки ножны
и скляночку с вином:
- Подержи!
Склянка могла разбиться, а к новым ножнам он еще попросту не привык и
боялся, что они ему помешают. Бравлин взял то и другое и неуверенно протянул
руку к Мышу:
- Зверюшку-то...
Мыш громко щелкнул зубами, и седоусый старшина поспешно отдернул ладонь.
Вокруг с облегчением засмеялись. Бравлин сперва нахмурился и покраснел,
но затем разгладил усы и тоже улыбнулся.
- Давай, парень! - сказал он Волкодаву. - Не посрами!
Тот уже шел к помосту, и привычный Мыш хватался за косы, перебираясь с
его плеча на затылок.
Взобравшись на возвышение, Волкодав всей шкурой ощутил взгляды толпы.
Не самое большое удовольствие, когда на тебя таращится полгорода. Дикий
венн, как всегда лезущий не в свое дело. Волкодав нахмурился и погнал
лишние мысли прочь.
Вытащив из поясного кармашка кусок тесьмы, он повязал им лоб, чтобы пот
не тек в глаза и не мешал драться. Двухцветный воин преклонил колени,
и жрец, что-то шепча, начертал в воздухе над его шлемом Разделенный Круг.
Волкодав повернулся лицом к солнцу, проглянувшему в разрыве туч.
"Око Богов, Податель Всех Благ, пресветлое Солнце, - мысленно обратился
он к небесному пламени. - Пускай Близнецы мирно правят теми, кто им поклоняется.
Но зачем этот человек говорит мне, будто Тебя - нет?.."
Кое-кто потом утверждал, будто серебристый узор на лезвии его меча блестел
удивительно ярко.
- Зови, зови своих божков, - прервал его молитву насмешливый голос жреца.
Толпа ответила обиженным гулом, а кнесинка Елень, нахмурившись, покосилась
на могучих бояр, стоявших слева и справа от ее кресла. Не пора ли, мол,
намекнуть заезжему проповеднику, чтобы выражался учтивей?..
"Благослови мой меч, прадед Солнце, - не снисходя до перебранки со
жрецом, молча попросил Волкодав. - Я хочу вызволить этого парня: ну разве
дело - силой заставлять верить в Богов..."
- Он не мешал тебе, когда ты заклинал Близнецов, - бесстрашно подал голос
аррант.
- Когда говорят с истинными Богами, помешать не может ничто, - сказал
жрец и отступил в сторону, освобождая место для поединка.
Переспорить жреца, зло подумал Волкодав и повернулся к сопернику. Человек,
способный согласиться на подставной бой, ни доверия, ни уважения ему не
внушал. Но с ним по крайней мере можно поспорить на понятном языке, без
зауми и словесных кудрей...
Они приветствовали друг друга взмахом меча, потом сошлись, и народ загудел
снова. Двухцветный был до того здоров и могуч, что жилистый, как ремень,
Волкодав рядом с ним казался щуплым подростком.
- Куда ему, - раздавалось из толпы. - Да полосатый его живьем съест!
- Мыслимо ли, против этакой силы...
Молодой аррант горестно покачал головой и крепче прижал к себе книги...
Сыт и силен, думал Волкодав, ловя и отбивая удар за ударом. Очень силен.
И всегда был сыт. Вот только силушкой привык тешиться все больше над безответными.
Как этот книгочей. А когда-то, небось, был доблестным воином...
Волкодав медленно пятился вдоль кромки помоста, оценивая соперника, привыкая
и приспосабливаясь к нему. Площадь за его спиной разочарованно вздыхала.
И правда, мол, - мыслимое ли дело?.. Волкодав знал: на взгляд обычного
человека, он выглядел куда менее проворным, чем светловолосый сольвенн.
Потому что тот заранее знал, каким будет каждый удар, а он дрался по-настоящему,
без подсказки, и полосатый был противником, каких поискать. Помалкивали
только опытные рубаки да немногочисленные венны, стоявшие в толпе. Они-то
видели: двухцветный злился и вкладывал в свои удары все большую силу,
нападал все стремительней и опасней. Вот только цели его удары почему-то
не достигали.
Потом Волкодав отчетливо услышал голос Бравлина, обращавшегося к кому-то
из горожан:
- На сколько бьемся, что венн победит?
- Никак лишние деньги завелись, старшина, - прозвучало в ответ. Волкодаву
некогда было рассматривать, с кем там договаривался его нечаянный знакомец.
- Вчера жалованье получил за две седмицы, - усмехнулся Бравлин. Собеседники
начали спорить и наконец сошлись на полутора четвертях
серебра, из чего Волкодав заключил, что стражники жили не бедно. Или Бравлин
просто рассчитывал, что отдавать не придется...
Двухцветный между тем свирепел. Сумасшедшему венну с великолепным мечом
просто неоткуда было взяться. Но ведь взялся же. И дрался всерьез. Очень
даже всерьез. Полосатый хорошо знал себе цену. Вдобавок он загодя усвоил
приемы, любимые галирадскими витязями, и вполне был готов если не к легкой
победе, то к равному спору с любым здешним воителем. Белобрысый Плишка
был тоже силен, но он побил бы его и в настоящем бою. Что за нелегкая
принесла сюда венна? Этот венн дрался, словно забытый Богами хулитель
веры был его родным братом. И дрался мастерски! Весь натиск гиганта точно
проваливался в пустоту, только на мече неведомо каким образом возникали
зарубки.
Два тяжелых клинка взлетали, кружились, ткали в воздухе стремительную
паутину. Потом все кончилось.
Полосатый злился все больше, теряя терпение и осторожность. Каждый раз,
соприкасаясь с клинком Волкодава, его меч выходил из повиновения и словно
по собственной воле чертил в воздухе кренделя, норовя выскочить из ладони.
Воин жрецов был готов сожрать венна живьем. Все уговоры насчет непролития
крови были давно и прочно забыты. Он убьет этого дикаря, так унижавшего
его своим мастерством. Беда только - после каждого выпада приходилось
заново отыскивать венна взглядом: тот всякий раз успевал пропасть неизвестно
куда. Глаза начала затягивать багровая пелена бешенства. Никогда еще двухцветный
не ведал поражения в поединке. Очередной свистящий замах канул в никуда,
полосатого развернуло кругом. И прямо перед собой он увидел испуганные
глаза пленного книгочея, следившего за схваткой. Из-под расписной личины
донесся сдавленный рык. Меч стремительно и кровожадно взмыл над головой...
Волкодав возник между ним и аррантом, как по волшебству. Узорчатый меч
взвился в его руке, встречая страшный удар.
Веннский. кузнец, живший давным-давно, не подвел далекого внука. Раздался
звон и хруст. В руках у двухцветного осталась рукоять с обрубком в полпяди
длиной. Не разобравшись в горячке, обезоруженный воин еще попробовал замахнуться.
Потом с руганью швырнул бесполезную рукоять Волкодаву в лицо.
Узорчатый меч перехватил ее в воздухе - не ровен час, еще поранит кого
- и уронил наземь в двух шагах от помоста. Потом змеей метнулся вперед
и, приподняв кольчужную бармицу, свисавшую с личины на грудь, уперся в
подбородочный ремень шлема.
- Снимай рукавицы, - негромко приказал Волкодав. Рубаха на нем промокла
насквозь. Он тяжело дышал, но старался говорить ровно. Ни у кого не должно
быть сомнений относительно того, кто победил.
Двухцветный, надо отдать ему должное, заколебался... Но меч Волкодава
передвинулся с ремня, коснувшись податливой кожи, и в голубых глазах за
прорезями личины ярость и непокорство сменились жалостью к себе. Удивительное
дело, подумалось Волкодаву, до чего дорожат собственной жизнью люди, привыкшие
с безнаказанной легкостью отнимать ее у других...
Двухцветный медленно стащил одну рукавицу, потом другую. Бросил их на
помост.
- А теперь шлем, - сказал ему Волкодав. Из-под шлема появилась копна кудрявых
черных волос, слипшихся от пота, и густые усы. Побежденный был весьма
недурен собой. Небось, в самом деле нравился девкам. Волкодав отвел меч
от его шеи и повернулся к проповеднику. Нелетучий Мыш успел вернуться
на плечо и гордо раздувал пушистую грудку, считая победу по крайней мере
наполовину своей.
- Так я забираю этого человека, - сказал Волкодав. И кивнул на арранта,
Тот смотрел на него широко распахнутыми глазами, явно не веря случившемуся.
Волкодав низко поклонился кнесинке, спрыгнул с помоста и пошел за ножнами
и пузырьком. Бравлин встретил его широченной улыбкой: полторы четверти
коня серебром были деньгами вовсе не маленькими. Аррант пугливо оглянулся
на своих недавних мучителей, потом судорожно прижал к груди книги и неуклюже
слез наземь следом за Волкодавом.
Толпа весело шумела и улюлюкала, отпуская малопристойные шуточки по поводу
Богов-Близнецов и их слуг. Надобно думать, жрец произнес достаточно грозную
проповедь. Люди всегда рады посмеяться над тем, чем их собирались пугать.
Однако мир неизбежно перевернулся бы, если бы Ученик Близнецов позволил
кому-нибудь другому оставить за собой последнее слово. Вот он торжественно
воздел руки к небу, и голос, привыкший к гулкой пустоте храмов, без труда
разнесся над площадью:
- Благословенна премудрость Близнецов, прославляемых в трех мирах, и Отца
Их, Предвечного и Нерожденного! Внемлите же, маловерные, что за кару назначили
Они отступнику, который предпочел сумерки отречения свету истинной веры.
Они сделали его рабом дикого варвара, коснеющего в язычестве. Может ли
выпасть худшая доля еретику, мнящему себя просвещенным?..
Да, устало сказал себе Волкодав, застегивая нагрудную пряжку и пряча в
кошель хрупкую скляночку. Переспорить жреца!
Они шли по улице.
- Куда мы идем? - спросил аррант. Волкодав ответил не сразу, и юноша,
метнув на грозного избавителя опасливый взгляд, сокрушенно поправился:
- Куда ты ведешь меня... хозяин?
- На постоялый двор, - проворчал Волкодав. - Вымоешься, поешь... а там
оставайся или иди, не держу.
Арранту понадобилось время, чтобы переварить эти слова. Потом он нерешительно
проговорил:
- Брат Хономер отдал меня тебе в...
Голос его дрогнул.
Брат Хономер, мысленно повторил Волкодав.
- Меня... Эврихом звать, - помолчав, сказал юноша. - Тебя же, я слышал...
кнесинка Волкодавом назвала...
- Может, и назвала, - буркнул Волкодав. Если бы Эврих не представился
сам, он нипочем не стал бы выспрашивать. На кой ему имя человека, с которым
он самое позднее завтра утром распрощается навсегда. А уж свое ему открывать...
- Спасибо тебе, - говорил между тем Эврих. - Видно, не перевелись еще
благородные люди... Замолчишь ты или нет, подумал Волкодав.
...Потом он спрашивал себя, уж не его ли злая досада сглазила Эвриха.
Они были в двух шагах от гостиного двора Любочады, когда навстречу им
попался прохожий: среднего роста человек с удивительно незапоминающейся
внешностью, каких в любой толпе с избытком. Он миновал их, пройдя с той
стороны, где шел со своими книжками Эврих...
Сперва Волкодаву показалось, будто аррант остановился, споткнувшись. Он
покосился на неуклюжего спутника... и тотчас крутанулся всем телом, оборачиваясь
назад. Незаметного прохожего нигде не было видно. А Эврих неподвижным
взглядом смотрел сквозь Волкодава, и на лице у него было изумление, смешанное
с какой-то детской обидой. Он медленно клонился вперед, и верхняя книга
из стопки, которую он нес, уже готова была упасть. А по низу его короткой
рубахи быстро растекалась и капала на деревянную мостовую густая алая
кровь.
Вездесущие мальчишки прыгали на месте, указывая за угол:
- Туда, туда побежал!..
Догнать, ошпарила Волкодава мгновенная мысль. И убить. Да, он догонит
убийцу. И тот пожалеет, что родился на свет. Но вот аррант к тому времени
изойдет кровью уже наверняка.
Упасть Эвриху так и не пришлось. Волкодав подхватил его на руки. Эврих
слабо застонал и затих. Кровь толчками уходила из широкой раны внизу живота.
Книги в тяжелых кожаных переплетах рассыпались по мостовой...
- Соберите! - рявкнул Волкодав мальчишкам. И сломя голову кинулся в раскрытые
ворота, потом через двор. Постояльцы, попадавшиеся навстречу, в ужасе
шарахались прочь.
Волкодав взлетел по всходу, прыгая через ступеньки, и с силой пнул ногой
дверь. Ударившись о косяк, она отошла наружу, и Волкодав ворвался в комнату.
Тилорн, стоявший у залитого солнцем окна, испуганно обернулся.
- Спаси его, если можешь, - тяжело дыша, сказал Волкодав.
Из коридора, ненамного отстав от него, появилась Ниилит. Она уже второй
день трудилась на кухне, помогая то стряпухе, то судомойке. Увидев во
дворе Волкодава, она сразу бросила все дела и побежала за ним. Ниилит
подхватила свернутое покрывало, - то самое, унесенное из замка Людоеда,
- и живо расстелила на полу. Волкодав опустил на него умирающего. Лицо
Эвриха казалось прозрачным, губы посерели, и лишь на шее слабо трепыхался
живчик.
Тилорн уже стоял подле него на коленях. Длинные пальцы ученого коснулись
лба арранта - бледного, в холодных бисеринах пота.
- Спасти можно, боюсь только, мне не справиться одному, - сказал он.
- Помогите, друзья...
- Что делать-то? - хрипло выговорил Волкодав.
- Обнимите меня. И ни в коем случае не разжимайте рук...
Волкодав и Ниилит бросились рядом с ним на пол и крепко обхватили его
с двух сторон. Ладони Тилорна легли на окровавленный живот Эвриха, справа
и слева от раны.
Сейчас будет молиться, понял Волкодав. Позовет кого-нибудь на подмогу...
Он ошибся: Тилорн молиться не стал, по крайней мере вслух. Зато у Волкодава
вдруг замелькали перед глазами огоньки. Так бывает, если долго сидеть
на корточках, а потом сразу вскочить. Он почувствовал, как холодеют уши
и нос. Тилорн забирал у него часть жизненной силы, чтобы каким-то образом
перелить ее в тело Эвриха. Точно так же он, наверное, поступил и со щенком.
Вот только песий малыш помещался на ладонях, а сегодня они пытались спасти
человека.
Волкодав хотел было оттолкнуть прочь Ниилит, но для этого требовалось
высвободить по крайней мере одну руку, и он не отважился.
Огоньков перед глазами становилось все больше. Ну уж нет, подумал Волкодав,
стискивая зубы и чувствуя, как бежит по вискам пот. Только попробуй мне
помереть. Еще чего выдумал. Я тебя для этого у жрецов отнимал?.. Где Правда
ваша, Боги?.. Почему всякий говнюк, напяливший жреческое облачение, может
от вашего имени...
- Все, - слабым и бесконечно усталым голосом выговорил Тилорн. - Если
это не помогло... Ниилит, девочка моя, посмотри...
Волкодав открыл глаза. К его ужасу, рука ученого, перемазанная запекшейся
кровью, слепо шарила в воздухе. Ниилит схватила ее своими двумя.
- Посмотри, как он, - попросил ее Тилорн.
- Ты... - начала было она, но Тилорн перебил:
- Со мной ничего не случится. Взгляни, как его рана. Ниилит склонилась
над Эврихом. Вдвоем с Волкодавом они приподняли арранта и стащили с безвольного
тела рубаху. Волкодав отметил про себя, что Эврих дышал уверенно и ровно,
и губы из серых сделались просто бледными. Аррант выглядел голодным, измученным
и ослабевшим, но никак не умирающим. Волкодав нахмурился. Может, это пережитое
напряжение шутило с ним шутки, давая увидеть то, что ему хотелось увидеть?..
Ниилит проворно размотала набедренную повязку арранта. Нагота больного
мужчины для нее мало что значила.
Широкая рана, только что зиявшая в тощем животе Эвриха, почти затянулась.
Глубокая царапина, слегка сочившаяся сукровицей, - и ничего больше. Если
не считать отпечатков ладоней Тилорна, выделявшихся на бледной коже, как
два красных солнечных ожога. Шкурка слезет, решил про себя Волкодав...
Он обернулся к ученому, и весьма вовремя: тот потихоньку оседал на пол.
Волкодав сгреб его в охапку и ощутил немалое искушение влепить горе-чародею
какую следует затрещину. Как ни смутно было для него сделанное Тилорном,
он понял одно: прежде чем прибегнуть к жизненной силе друзей, мудрец вычерпал
свою собственную чуть не до дна.
- Ты что над собой учинил?.. - зарычал Волкодав. Видят Боги: будь он вполовину
так зол во время поединка с двухцветным, лежать бы тому на помосте разрубленным
на сорок девять кусочков. - Я тебя спрашиваю! Опять ослеп?..
- Нет. То есть я... - оправдывался Тилорн. - Несколько дней, и я буду
в порядке...
- Сейчас, - сквозь зубы сказал ему Волкодав. - Ты сделаешь это сейчас.
Больше всего он боялся, что Тилорн скажет нет, и этим все кончится. Тилорн
ведь не из тех, кого можно заставить.
- Потом... - просящим голосом ответил ученый, безуспешно силясь разжать
на своих плечах пальцы Волкодава. - Потом... Когда ты выспишься и как
следует поешь...
- Я сказал, сейчас, - повторил Волкодав. Он знал, что делает глупость,
что Тилорн был прав... что такими делами тоже лучше заниматься, когда
сыт и силен... Но ничего с собой поделать не мог. Только подумать, что
едва начавшего оживать Тилорна снова ждала беспомощная слабость... слепота...
- Я сказал, сейчас!
Если он что-нибудь понимал в людях, Тилорну стало стыдно. Сообразил, наверное,
что заставлять друзей заново возиться с бессильным - это уж слишком. Слабые
пальцы оплели запястья Волкодава... Когда-то на руках у Серого Пса умирал
человек, которого венн считал своим другом. Тоже, между прочим, аррант.
Умирал, замученный непосильной работой и рудничным кашлем, выевшим легкие.
Как же молил Богов Серый Пес, упрашивая взять частицу его силы и отдать
двадцатилетнему старику, так и не посмотревшему перед смертью на солнце...
Он и сам кашлял после побоев, но умирать не собирался. И, уж конечно,
ни лечить волшебством, ни с небесами разговаривать он не умел до сих пор.
Но допустить, чтобы Тилорн... чтобы он опять...
На этот раз он не стал зажмуриваться и увидел, как мало-помалу прилила
краска к бледным щекам Тилорна, как начали разгораться живым светом глаза.
Сам он, кроме нарастающей слабости и холодка в позвоночнике, ничего особенного
не ощущал. Видно, Тилорн до смерти боялся ему повредить. Вот сейчас он
откроет рот и скажет: "Все, хватит". Поняв это, Волкодав покрепче
стиснул его запястья и напряг, как умел, волю, силясь перелить, передать
Тилорну... неведомо что...
- Все, хватит, - тихо проговорил Тилорн. - Я же не упырь какой-нибудь.
И отпустил руки.
- А ну встань, - велел Волкодав. - Пройдись. Тилорн послушно поднялся,
шагнул к окну и вернулся.
- Ты и с самого начала так мог? - сидя на полу, спросил Волкодав. Вставать
ему не хотелось. - Что же ты сразу-то?..
- Я... - замялся Тилорн. - Я не счел удобным...
- Предпочел ехать на мне верхом, - хмыкнул Волкодав.
Тилорн сперва смутился и покраснел, но потом мотнул головой.
- Я думаю, друг мой, - сказал он, - это отняло бы у тебя куда больше сил,
нежели обуза моего бренного тела.
Волкодав презрительно скривил губы. Вставать с полу ему, однако, по-прежнему
не хотелось. Собственно, он даже не был вполне уверен, что сумеет подняться.
Последний раз с ним было подобное, когда он выбрался из замка Людоеда
- с помятыми ребрами и в пузырях от ожогов. Тогда ему тоже хотелось только
одного... закрыть глаза и спать, спать...
Внезапная мысль обожгла его: если с ним такое, то что же с Ниилит?.. Он
разодрал успевшие склеиться веки. К его удивлению, Ниилит была на ногах
и бодро сновала по комнате. Он услышал, как в дверь постучала детская
рука, и повернул голову. Ниилит приоткрыла дверь. В щели мелькнули сразу
три любопытные мальчишеские рожицы, но жадное любопытство мгновенно стер
ужас. Дети любят страшные сказки, любят, чтобы их слегка попугали. Но
когда страшное приключается в жизни... Книги тяжело бухнули об пол, и
топоток босых пяток стремительно удалился по коридору. Потом послышался
голос Авдики. Молодой сегван помог Ниилит собрать книги и внес их в комнату.
Внутренность комнаты больше походила на поле брани, но Авдике было не
привыкать. Ниилит схватила тряпку и исчезла за дверью. Подтирать побежала,
сообразил Волкодав. Там же всюду пятна - и по всходу, и во дворе, и на
мостовой... Авдика проводил девушку глазами.
- Да нет, ничего, - донесся голос Тилорна. - Теперь им обоим только выспаться
и...
Во сне все воспринимаешь как должное, и Волкодав не особенно удивился,
увидев себя самою. Однако потом разглядел, что на том, другом, была больно
уж смешная одежда: сплошь кожаная, не разделенная на штаны и рубаху, да
к тому же неподпоясанная.
- Ну? - усмехнулся неведомый гость. - Узнаешь? Волкодав молча смотрел
на него, не зная, как отвечать. И надо ли вообще отвечать.
Тот вздохнул, сделал какое-то движение... и перед волкодавом оказался
его меч, вдетый в новенькие кожаные ножны.
- Теперь узнаешь? - снова делаясь человеком, поинтересовался меч.
Волкодав только и нашелся спросить:
- Почему ты похож на меня?..
- А на кого мне, по-твоему, походить? - хмыкнул тот. - На Жадобу?.. -
Подумал и добавил: - Если хочешь знать, мы с тобой похожи. Я тоже долго
жил под землей.
- Тебя положили в могилу? - сразу угадал Волкодав. - Кем он был?
Меч скрестил ноги, устраиваясь поудобнее.
- Он был сыном большухи рода Ежа. В двенадцать лет ему нарекли имя, и
они с отцом поехали в род Скворца - просить бус у дочери тамошней госпожи.
Она той весной как раз вскочила в поневу...
Волкодав вспомнил беленькую девочку, одарившую его искристой хрустальной
горошиной, и улыбнулся. Ей, малявочке, выткут поневу еще годика этак через
три. Тогда и придет ей пора дарить ясную бусину тому, кто достоин. Вспомнит
ли она случайную встречу в "Белом Коне"? Или послушает мать,
которая наверняка скажет ей, что та бусина не считается? А может, все-таки
не позабудет старую яблоню и Серого Пса, которого не надо было бояться?
Когда-нибудь он разыщет ее...
- Ежонок, понравился Скворушке, - продолжал меч. - Их хорошо принимали.
Но на третий день в деревню забежал бешеный волк. Ежонок был крепким и
храбрым парнишкой. Он оборонил девочку и ударил зверя ножом, но пот успел
его укусить.
Волкодав молча кивнул. Он видел бешеного волка и помнил, как сам чуть
не умер от страха.
- Он умер, и Скворушка взяла в мужья его брата, - сказал меч. - Потому
что теперь у них знали - кто такие Ежи. Но прежде оба рода послали к великому
кузнецу и попросили выковать меч, которого незачем было бы стыдиться и
кнесу.
Лучшими кузнецами всегда были мы. Серые Псы, подумал Волкодав.
- Лучшими кузнецами тогда были Серые Псы, - сказал меч. - Они даже не
ставили на мечах своих клейма, знающему человеку и так было ясно, кто
выковал. Так я появился на свет. Меня похоронили вместе с Ежонком, и я
пролежал под землей двести лет. Могилу разорил Жадоба, и в его руке я
впервые попробовал крови.
Он произнес это с таким отвращением, что Волкодав не удержался и сказал:
- Все мечи проливают кровь.
- Мечи исполняют то, для чего их ковали, - прозвучало в ответ, - Меня
сделали для того, чтобы я отгонял зло.
- Я тоже дрался тобой, - заметил Волкодав. Может, мне тебя... назад отнести?
- Тот курган для меня - как для тебя твой прежний дом, - ответил меч.
- Ты ведь не будешь больше там жить... Жалко, не я могильному вору пальцы
отсек, - добавил он со вздохом. - Ладно, спасибо Создавшим Нас и на том,
что дерешься ты не хуже других...
Волкодав промолчал.
- Мы, мечи, не любим неправедных рук, - сказал его удивительный собеседник.
И вновь принял свое истинное обличье, но голос, звонкий голос узорчатой
стали, продолжал звучать: - Ты сам видел, как я бросил Жадобу. А тебя
не покину, пока ты меня бесчестить не станешь...
Все расплылось. Волкодав перевернулся на другой бок, и никакие сны его
больше не посещали.
Еще не проснувшись толком, Волкодав понял, что остался в комнате один.
И еще, что час был не ранний. Пахло стряпней, доносился скрип половиц,
голоса, чей-то смех, время от времени - лай собак и крик петуха. Жизнь
гостиного двора шла своим чередом.
Вставать до смерти не хотелось, и Волкодав позволил себе редкое удовольствие:
несколько блаженных мгновений между бодрствованием и сном...
И тут же на него навалился кашель.
Он сел, торопливо вскидывая ладони к лицу, и сразу подумал, что вчерашняя
самонадеянность грозила дорого ему обойтись. Это был совсем не тот кашель,
которым наказывает человека случайно подхваченная простуда. Это подавала
голос рудничная сырость и темнота. Волкодав знал: еще год-два на каторге,
и лежать бы ему где-нибудь в отвалах, на вековечном горном морозе. Ему
повезло. Боги вывели его на свободу. Но те, чье искусство отогнало от
него смерть, предупреждали, почти как кнесинка Елень: побереги себя, Волкодав.
Он только кивал. Дел в жизни у него оставалось немного. Стать воином.
И разыскать Людоеда. А дальше...
Он провел рукой по губам и посмотрел на ладонь. Ладонь была чистая. Пока.
Стало быть, вчера он все-таки надорвался. Причем по собственной глупости.
Дрался на поединке. Помогал колдуну тащить с того света раненого арранта.
Приводил в божеский вид самого колдуна. И все в одно утро. Жаловаться
не на кого.
Нелетучий Мыш спрыгнул с насеста, которым служил толстый деревянный гвоздь,
и жалобно запищал, прижимаясь к груди Волкодава. Венн усмехнулся и погладил
зверька, пытавшегося поделиться с ним теплом. Совсем как когда-то.
- Вот так, - сказал он Мышу. - Надо будет крыло тебе поскорее поправить.
Как он и ожидал, Тилорн с Эврихом и Ниилит обнаружились внизу. Они сидели
за столиком возле окна, распахнутого на залитый солнцем двор, и о чем-то
увлеченно беседовали. Щенок лежал на полу у ног Ниилит. Волкодав кивнул
и вышел наружу.
Он мылся с остервенением, раз за разом обливаясь холодной колодезной водой
и докрасна надирая кожу обтрепанным полотенцем. Потом вернулся в корчму.
- Ели? - остановившись у стола, спросил он своих.
- Спасибо!.. - хором отозвались Ниилит и Тилорн. Эврих нерешительно улыбнулся.
Он еще не взял в толк, как вести себя с Волкодавом.
Венн ссадил Мыша на стол и направился к стойке. Когда-то он долго раздумывал,
позволительно ли пускать зверька на стол, почитавшийся у его народа Божьей
Ладонью, или следовало кормить его на полу. Потом насмотрелся, как в придорожных
кабаках эту самую Ладонь били спьяну кулаком, царапали ножами, а то и
попросту оскверняли... и решил, что от чистоплотного маленького Мыша ей
уж точно никакой обиды не будет. Да и не с Божьей ли Ладони питалась всякая
живая тварь...
Служанка за стойкой стояла к нему спиной, облокотившись на гладкую вощеную
доску и болтая с судомойкой, выглянувшей передохнуть.
- Лес привезли с Зеленых Озер, - поясняла она подруге, видимо, пересказывая
слышанное от кого-то из постояльцев. - Гуляют, говорят, страсть! Хоть
бы нас обошли. Возчики тамошние...
Волкодав порылся в кошеле и негромко сказал:
- Сделай милость, красавица, покорми.
- Господин не показывался с позавчерашнего утра, - поворачиваясь к нему,
игриво хихикнула розовощекая молодая служанка, и Волкодав запоздало сообразил,
что проспал почти двое суток. - Господин, наверное, был занят чем-нибудь...
весьма утомительным...
- Дай кружку молока, если есть, - сказал Волкодав. - Еще кусок хлеба и
блюдце.
- Может быть, яичницу с салом? - спросила служанка.
При мысли о пузырящихся яйцах и сале, жарко шкворчащем на сковороде, у
Волкодава потекли слюнки. Он мысленно взвесил свой кошелек. Деньги, что
отсчитал ему Фитела, таяли медленно, но неотвратимо.
- Молока и хлеба, - повторил он. - На два медяка.
Держась за край когтистыми сгибами крыльев и опустив мордочку в блюдце,
Нелетучий Мыш уплетал любимое лакомство: хлеб, размоченный в молоке. Волкодав
жевал свою краюху, запивая из кружки. Он очень любил молоко. И всегда
вспоминал, как впервые вволю напился его, выйдя из рудника. Молоко было
замечательное, с роскошных горных лугов, - парное, целебное, жирное. Но
что после этого делалось в его животе, отвыкшем от человеческой пищи!..
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Тилорн. Волкодаву не надо было смотреть
в зеркало. Он сам знал, что выглядит скверно. Он пожал плечами. Врать
он так и не выучился, а значит, разговор следовало направить в другое
русло. Он приподнял пальцем дальний край блюдечка, чтобы Мышу было удобней,
и сказал:
- Иголку с ниткой я купил, вино принес. Когда шить будешь?
Тилорн провел рукой по бороде, и Волкодав отметил про себя, что ногти
у него на пальцах почти совсем отросли. Тилорн подумал и кивнул:
- Пожалуй, хоть сегодня.
Волкодав молча кивнул в ответ. Не сознаваться же, что глубоко в животе
вдруг стало пусто и холодно.
- Позволь спросить... - осторожно кашлянул Эврих. - О каком шитье идет
речь?
- Речь идет о том, чтобы вот этот маленький храбрец снова начал летать,
- сказал Тилорн. - У него, если ты заметил, крыло порвано. Сейчас доест,
и я тебе покажу.
Мыш вправду не выносил, когда его беспокоили за едой. Но вот с блюдца
исчезла последняя капелька, и зверек благодушно позволил ученому растянуть
на столе покалеченное крыло. Тилорн стал водить пальцем по разорванной
перепонке, объясняя Эвриху, каким именно образом он собирался перекроить
и составить лоскутки кожи. Эврих слушал внимательно и с явным знанием
дела, только время от времени напряженно хмурил блестящие золотистые брови.
- Просвещеннейший Аледан, - заметил он наконец, - советует умащивать раны,
во имя скорейшего их заживления, медом.
- Особенно старые и неизлечимые, - вдруг подала голос Ниилит. От волнения
саккаремский акцент был заметней обычного. - А к только что нанесенным
Зелхат Мельсинский советует прикладывать свежую печень, дабы ток крови
не распространил лихорадку по всему телу...
Она выпалила это единым духом и смущенно покраснела. Волкодав посмотрел
на Эвриха и увидел, как на его лице промелькнула тень раздражения. Стоит
ли, дескать, пригожей юной девушке встревать в разговор двоих ученых мужей?
Девушки должны быть красивы. И хватит с них.
Потом раздражение пропало, сменившись изумлением и любопытством.
- Тебе знакомо имя великого Зелхата, дитя? - спросил Эврих. - Но откуда?..
Ниилит залилась румянцем гуще прежнего и даже придвинулась поближе к Тилорну,
рядом с которым сидела. Не ко мне, подумал Волкодав, сидевший по другую
сторону. К Тилорну. А если бы перед ней был не безобидный ученый спорщик,
а настоящая, опасность. Что-то подсказывало Волкодаву, что и в этом случае
она кинулась бы к Тилорну. И, пожалуй, заслонила бы его собой. Вот только
Тилорн вряд ли это позволил бы. Мудрец обнял девушку за плечи, и его движение
никто не назвал бы чисто отеческим.
- Я читала книги благородного Зелхата... - чуть слышно выговорила Ниилит.
- Наверное, что-нибудь из "Родника Исцеления"? - допытывался
Эврих.
- Да, и эту тоже...
Тилорн улыбался с такой гордостью, как будто это он сам научил Ниилит
грамоте и приохотил ее к книгам. Книги, подумал Волкодав, молча слушая,
как увлеченно болтали между собой три спасенных им человека. Сам он ни
одной книги в своей жизни не прочитал. А они? Штук по десять каждый, наверное.
Может, даже и больше. Из вежливости они говорили по-сольвеннски, но Волкодав,
знавший этот язык не хуже своего родного, в скором времени потерял нить
разговора, а потом и вовсе перестал что-либо понимать.
Глубоко внутри, точно хищный сом под корягой, пробудилась глухая обида.
Так, наверное, обижается юный отрок, когда могучий боярин, прошедший сотню
сражений, небрежно выбивает у него из руки меч и спешит сойтись в потешном
поединке с равным себе по искусству.
Нелетучий Мыш лежал кверху брюшком, нежась под ласковыми и осторожными
руками людей. Волкодав поставил кружку на стол и ушел на крыльцо. Странно.
Он никогда не завидовал богачам и знатным вельможам, у которых ему доводилось
служить. Зато этим троим, которых он, вообще говоря, одевал и кормил...
он был едва ли не зол на них оттого, что они запросто рассуждали о чем-то,
ему решительно недоступном...
Спустя некоторое время сзади пискнула дверь, и на крыльце появился Эврих.
- Куда же ты ушел, благородный варвар? - весело спросил он Волкодава.
- Тебе, верно, показался неинтересным наш разговор?
Волкодав не ответил, но у той его половины, которая считала себя собакой,
шевельнулась на загривке щетина. Эврих глубоко, с наслаждением вздохнул
и сел рядом с ним на теплые, удивительно гостеприимные доски.
- Какой человек!.. - проговорил он и положил руку Волкодаву на колено.
- Если бы ты только знал, варвар, какому светочу знаний тебе выпало счастье
служить!.. Подобные умы приходят раз в пятьсот лет, чтобы оправдать существование
мира...
Волкодав опять промолчал, неприязненно поглядывая на руку Эвриха на своем
колене. Тот ничего не видел и не Замечал, вдохновенно продолжая:
- ...И подобного человека дремучий дикарь держал в клетке и всячески истязал!
Друг мой варвар, ты не знаешь, что такое неволя и пытки. Моли же своих
Богов, чтобы тебе никогда...
- Почему ты называешь меня варваром? - мрачно спросил Волкодав.
Эврих оторопело умолк.
- Я... - Он заметно смутился, на скулах выступил неровный румянец. - Поверь,
я ничего плохого... Я аррант, а у нас принято называть этим словом всех,
кто не принадлежит...
- Ну да, - по-аррантски, со столичным выговором сказал ему Волкодав.
- А также тех, кто принадлежит, но горазд только драться, пить вино и
бегать за женщинами. Я не прав?
Эврих неподдельно изумился:
- Где ты так овладел нашей божественной речью?.. Волкодав не ответил.
Эврих поерзал на месте, помолчал и наконец предложил извиняющимся
тоном:
- Хочешь, я тебя читать научу?
- Нет! - сказал Волкодав. Эврих не удосужился для начала спросить его,
был ли он грамотен. Ниилит с Тилорном он этого тоже, между прочим, не
говорил.
Эврих тяжело вздохнул, помолчал еще какое-то время, потом поднялся.
- Я, наверное, злоупотребил твоим гостеприимством, благородный воитель,
- проговорил он негромко. - Я надеюсь, ты позволишь мне забрать с собой
книги...
Волкодав поднял голову и хмуро посмотрел на нею снизу вверх.
- И далеко собрался? - спросил он арранта. - До первого угла? Или до второго?
- Я учился воинскому искусству, - обиженно выпрямился Эврих. - Я умею...
Волкодав не спеша поднялся и отряхнул кожаные штаны.
- Давай, - сказал он. - Показывай, что умеешь. Если живот не болит. Сойдешь
мимо меня с крыльца - отпущу.
...Давай, давай, думал он, разглядывая переминавшегося арранта. Отощал
в плену у жрецов и наверняка ослаб, но сложен отменно. Сразу видно, этот
народ не только поколениями воспевал телесную красоту, но и старался облагородить
дарованное природой...
Волкодав попробовал мысленно сравнить себя с Эврихом и нашел, что они
различались примерно так же, как пушистый домашний любимец - и лютый цепной
зверь, которого боится даже хозяин. Кудрявый беленький песик тоже может
попасть в беду, исхудать и завшиветь. Но подкорми его, расчеши, приласкай
- и он прежний. А ведь, казалось бы, и клыки есть, и когти на лапах...
Эврих нерешительно двинулся вниз, перешагнул ступеньку и попробовал оттолкнуть
Волкодава с дороги. Венн вскинул руку, и его пальцы несильно ткнули Эвриха
в шею, по обе стороны горла.
- Никуда ты не пойдешь, - безразлично проговорил Волкодав. - Ты убит.
Возле крыльца, радуясь дармовому развлечению, уже стояло несколько
любопытных.
- Как это убит?.. - отшатнулся аррант. Волкодав пожал плечами, не убирая
руки.
- А как по-твоему, что будет, если я хорошенько сожму? А потом дерну к
себе?
Эврих слегка позеленел и попытался отвести его пальцы. С таким же успехом
он мог бы двигать стену.
- Это нечестно, - обиделся он. - Я не успел... Волкодав кивнул.
- Скажи это убийце, который там тебя дожидается. Эврих закусил губу. Венн
был прав, но сдаваться юноша не собирался. К тому же он действительно
знал кое-какие ухватки. Если бы вместо меня перед ним стояло соломенное
чучело, подумалось Волкодаву, этому чучелу, вероятно, пришлось бы несладко.
Он поймал мелькнувшую руку Эвриха и, обхватив кисть, слегка повернул ее
внутрь. Аррант тихо ахнул и согнулся в три погибели, уложив голову на
сгиб свободной руки Волкодава.
- Опять убит, - сказал венн. В настоящем бою у Эвриха уже трещали бы позвонки.
Волкодав выпустил арранта и усмехнулся: - Хоть бы через перильца высигнул,
что ли. А то прешь напролом, как...
Он не особенно ждал, чтобы Эврих поспешил воспользоваться советом. Но
тот сразу стрельнул глазами в сторону и тем себя выдал.
Молоденькая служанка, выглянувшая из дому, сперва испугалась, потом прыснула
смехом: красивый молодой аррант застыл в нелепой позе, пригвожденный к
резным перильцам жестким коленом Волкодава. Венн посторонился, давая девушке
пройти, и не спеша выпустил Эвриха.
Тот чуть не плакал от бессильной ярости и унижения.
- Хватит? - спросил Волкодав. - Или еще куда-нибудь идти собираешься?
- Ты... - задохнулся Эврих. - Ну да, ты сильней... И думаешь, что от этого...
Ага, сильней, подумал Волкодав. Причем, намного. А еще я быстрей. И выносливей.
И драться учен. Именно поэтому они до тебя не очень-то доберутся...
- Поди к хозяйке, дров ей наколешь, - сказал он вслух. Добрый труд и сытная
еда - вот что, по его понятиям, нужно было Арранту.
Эврих с ненавистью выкрикнул ему в лицо:
- Не пойду!
Повернулся и убежал в дом.
Волкодав вздохнул и пошел рубить дрова сам. Нравились они с Эврихом друг
другу или не нравились, а лишний рот следовало кормить.
Он встал возле колоды так, чтобы одновременно видеть ворота и дверь, и
принялся за работу. Никто не войдет во двор незамеченным. И не выйдет.
Еще не хватало, чтобы аррант, оскорбившись, в самом деле сбежал. И остался
валяться где-нибудь под забором, получив в живот еще один нож. Или стрелу
в затылок...
Насчет черного хода, ведшего через кухню, Волкодав не беспокоился: по
заднему двору днем и ночью разгуливала злющая и очень чуткая псица. Сам
он подружился с нею сразу и прочно. Он умел, как учили в его роду, мысленно
облекать себя в песью серую шкуру. Благодаря этой способности самые злые
собаки на него не только не бросались, но даже не лаяли, угадывая вожака.
Бывало и так, что он собакам приказывал, и они понимали...
...А может, я ему мстил, спросил себя Волкодав. За то, что пришлось надсесться,
спасая жизнь обормоту. За то, что он умеет читать, а я не умею. Шибко
умный, мол... И вообще, не забывай смотри, что ты мне по уши... что я
тебя от жрецов... что ты у меня вот где сидишь...
Волкодав поставил очередной чурбак на колоду и взмахнул колуном.
А ну его, подумал он затем, уворачиваясь от неудачно отлетевшего полена.
Пускай думает что хочет. Не буду я ничего ему растолковывать. Да и не
растолкую, все равно не поймет. Я одним способом только убеждать умею...
Но со двора ты у меня не пойдешь. Никуда не пойдешь.
Дверь скрипела, открываясь и закрываясь, люди входили и выходили. Когда
на крыльце появился Эврих, Волкодав не бросил работы. У арранта в руках
не было книг. Значит, решил все же остаться.
Он несколько удивился, когда Эврих пошел прямо к нему. Стараясь не глядеть
на Волкодава, молодой грамотей поднял второй колун и поставил на свободную
колоду чурбак. Если Волкодав что-нибудь понимал, вид у Эвриха был немного
пристыженный. Кто его вразумил? Ниилит, Тилорн, Авдика или сама госпожа
Любочада, выглянувшая из кухни?.. Волкодав не стал интересоваться.
Наколов десятка два поленьев, Эврих положил колун, тоскливо посмотрел
на свои руки и присел передохнуть. Волкодав продолжал работать. От его
ладоней могли приключиться мозоли у топорища, но никак не наоборот. Они
с Эврихом так ничего и не сказали друг другу.
В полдень Тилорн попросил у Волкодава нож и, попробовав пальцем, убедился
в его отменной остроте. Крепкие нитки из халисунского шелка вместе с тонкой
иглой уже плавали в маленькой чашке, опущенные в вино. Устроившись за
столиком, Тилорн взял Нелетучего Мыша на ладонь, пристально посмотрел
ему в глаза, потом слегка дунул в мордочку. Светящиеся бусинки сейчас
же закрылись. Зверек сладко зевнул, но, вместо того чтобы повиснуть вверх
лапками и закутаться в крылья, попросту обмяк у Тилорна на ладони. Положив
Мыша на чисто выскобленный стол, ученый расправил его больное крыло и,
велев Эвриху придерживать, начал протирать перепонку мягкой тряпочкой,
обмакнутой все в то же вино...
Волкодав полагал, что успел-таки насмотреться в своей жизни всякого. Он
убивал. Он спасал от смерти. Он наносил раны и зашивал раны. В том числе
на своей собственной шкуре. Но при мысли о том, как отточенное лезвие
вот сейчас рассечет тонкую, беззащитную кожицу Мыша...
- Я... могу как-нибудь?.. - выговорил он сипло. - Ну... как тот раз...
- Да нет, - сказал Тилорн. - Мы справимся, он ведь маленький.
Мы, подумал Волкодав.
- Мы с Ниилит, - ни дать ни взять подслушал его мысли Тилорн. И покосился
на смущенную девушку: - Если бы ты знал, какие силы ей доступны...
Волкодав вышел из комнаты и притворил за собой дверь.
Некоторое время он неподвижно стоял, прижимаясь к двери лопатками, и ждал,
холодея, чтобы изнутри вот-вот раздался отчаянный крик Мыша. Такой же,
как тогда, когда ему попало кнутом. Однако Мыш молчал. В комнате было
почти совсем тихо, только время от времени негромко говорил что-то Тилорн.
Волкодав слышал голос, но слов разобрать не мог. Он пожалел о том, что
не спросил мудреца, долго ли они провозятся. Но в комнату возвращаться
не стал.
Между тем внизу, в корчме, нарастал подозрительный шум. Волкодав невольно
прислушался, и шум ему не понравился. Для вечерней пирушки еще рановато.
Значит, просто кто-то кого-то не полюбил. Бывает, сказал себе Волкодав
и покосился в сторону всхода. Для того, чтобы поссориться, великого ума
обычно не надо. Если сейчас еще и скамейки падать начнут... На пол с тяжелым
стуком опрокинулось сразу две скамьи. Послышался истошный визг служанок,
невнятный мужской рык и глухие шлепки, какие производит кулак, с маху
врезавшийся в тело. Волкодав вздохнул, нахмурился и пошел на шум. У госпожи
Любочады было двое здоровенных работников, но нарочитой охраны она не
держала. Ее постоялый двор любили и знали. У нее останавливались торговые
гости и при них - оружные, умеющие драться ватажники. Всегда найдется
кому унять забияк, выставить вон не в меру расходившегося буяна...
Волкодав еще не успел достичь лестницы, когда навстречу ему, подхватив
подол, опрометью взлетела перепуганная служанка. Та самая, что сватала
ему яичницу с салом. За девушкой, ругаясь, гнался незнакомый мужчина,
крупный, сивобородый, раза в два старше самого Волкодава. Бес в ребро,
хмыкнул тот про себя. Давай, приятель. Попугал девку, и будет. Теперь
меня пугай.
Заметив венна, служанка пискнула и спряталась у него за спиной. У ее преследователя
поблескивал в кулаке нож, а на поясе висел свернутый кнут. Возчик, сообразил
Волкодав. Из той ватаги, про которую он слышал утром в корчме.
Вообще-то он был не против молодецких потех. Хотя сам в них участия не
принимал никогда. Если такой уж зуд в кулаках, почему бы, в конце концов,
по доброй охоте и не почесать их друг о друга. Но чего ради при этом крушить
скамьи и переворачивать столы, топча по полу добрую еду и пугая людей?
А уж гоняться с ножом за девчонкой - это вовсе ни в какие ворота не пролезало.
- Остынь, - посоветовал он мужчине. Волкодав не очень надеялся, что тот
послушает, и заговорил больше в знак того, что убивать задиру не собирался.
Возчик ринулся на него, грозя ножом. Широкоплечий бугай, захмелевший ровно
настолько, чтобы Светынь была по колено. Не удивительно, что девочка бежала,
как от смерти. Волкодав и сам испугался бы. В давно прошедшие времена.
Он не стал бить - просто без большой спешки отступил в сторону и чуть-чуть
подправил буяна за рукав, чтобы тот уж точно не промахнулся лбом мимо
стены. Бревна оказались крепче. Врезавшись в них с разбегу, возчик обвалился
на пол и остался лежать.
Так ли я использую твою науку, Мать Кендарат?..
Волкодав поднял укатившийся нож, снял с забияки пояс с ножнами и все вместе
отдал служаночке:
- Побереги для меня.
Оружие, отобранное в драке, по праву переходило к отнявшему. Что с бою
взято, то свято.
Оседлав оглушенного возчика, Волкодав сноровисто обмотал ему запястья
длинными завязками от его же собственных башмаков. Чтобы не мог ни высвободиться,
ни встать. Оставив его на полу, венн пошел к лестнице.
Он сразу увидел внизу Авдику и Аптахара. Отец с сыном держались вблизи
стойки, не подпуская разгулявшихся молодцов к кухонной двери, за которой,
как все хорошо знали, сохранялись запасы выпивки и еды. И прятались молоденькие
стряпухи. Двое сегванов действовали ловко и слаженно - любо-дорого поглядеть.
Авдика заметил Волкодава и обрадованно махнул ему рукой. За городскими
стражниками наверняка уже побежали, но, пока суд да дело, любая подмога
кстати.
Подумав немного, Волкодав спустился вниз, но от лестницы далеко отходить
не стал. Еще не хватало, чтобы буяны забрались наверх и начали безобразничать,
пугая жильцов...
Между тем ко всходу устремился крепкий парень, нисколько не уступавший
Волкодаву ростом. Наверное, решил разузнать, куда это запропал пустившийся
за девчонкой приятель. А может, просто увидел нового человека и на всякий
случай решил для начала влепить ему между глаз?.. Волкодав знал свою внешность.
Трезвые люди обычно остерегались с ним связываться. Пьяные же, наоборот,
принимались его задирать. По крайней мере, когда видели его впервые. Он
давно отчаялся понять почему.
Волкодав перехватил кулак, устремившийся ему в лицо, и слегка провел детину
вперед, помогая потерять равновесие и опереться подмышкой на выставленное
плечо. И отправил возчика мимо себя в проход между лестницей и столами,
хорошенько приложив об пол. В бою он, пожалуй, грохнул бы парня о ступени
и наверняка сломал ему спину, но нынче боя не было - обычная потасовка.
Ему случалось подрабатывать вышибалой в придорожных корчмах. Местные драчуны
довольно быстро усваивали, что кулаками махать лучше где-нибудь в другом
месте. Хотя ни одной проломленной головы на его счету не было.
Волкодав по-прежнему держался у лестницы, решив ее постеречь. И правильно
сделал: спустя некоторое время поверженный возчик зашевелился на полу
и начал вставать. И не просто вставать. Рука его упорно тянулась к ножнам
на поясе.
Удивительное дело, вздохнул про себя Волкодав, ну почему большинство людей
воображают, что делаются вдвое значительней и грознее, стоит им схватиться
за нож?.. Волкодав успел бы убить парня тридцать три раза, пока тот вставал.
Причем голыми руками. Ладно, пусть идет, ежели ума нет....
И тот пошел, безбожно ругаясь и - как казалось ему самому - очень умело
метя снизу вверх нешуточных размеров ножом. Вот такие детинушки и творят
в пьяном угаре неведомо что. А когда улетучивается хмель и настает пора
отвечать, ревут белугой и сами ужасаются собственным лиходействам. Которых
и припомнить-то толком не могут. А жалостливый народ с готовностью роняет
слезу и просит судей не брать греха на душу, не губить саженное "дитятко",
молодость его пожалеть, не бесчестить родительские седины.
Положим, тот, связанный наверху, успел бы сцапать служанку...
Увечить громилу Волкодав все же не стал, хотя и считал, что следовало
бы. Он выгнулся в сторону, уходя от удара (а был бы не так проворен, получил
бы все шесть вершков железа прямо в кишки), после чего перегнул парню
локоть и подхватил выпавший нож. "Черно-белая ласточка пьет на лету
из горной реки". Возчик взвыл от боли и попытался достать венна кулаком,
но короткое движение обеих рук вновь угомонило его на полу. Теперь уж
надолго.
Волкодав снял с пришибленного возчика пояс и забросил его наверх лестницы,
откуда уже неслось неразборчивое рычание связанного. Венн видел, как из
потемок коридора выглянула бледная растрепанная служаночка и забрала ремень.
Интересно, сколько поясов она соберет, покамест наконец не явятся стражники.
Или они не всюду поспевали так споро, как тогда в мастерскую Вароха, за
мнимым Жадобой?..
Он судил несправедливо. Едва он успел подумать о стражниках, как они с
топотом ввалились внутрь через кухню: видимо, с улицы, по которой они
прибежали, так было быстрей. Их примчалось не меньше десятка, все молодые,
крепкие и настроенные решительно. Гуляк вынесло во двор, точно волной.
Волкодав проводил глазами тех и других и подумал, что теперь уже дело
как-нибудь завершится и без него. Он повернулся ко всходу, собираясь подняться
наверх и проведать, как дела у троих лекарей... И остановился, холодея
от самого настоящего страха. Драка ненадолго отвлекла его; а вдруг там...
а вдруг Мыша уже...
В это время со двора послышались крики. В криках звучала злоба и боль,
и Волкодав оглянулся. Выкрики сопровождались громкими хлопками, которые
мог производить только кнут. Кнут, заносимый многоопытной и умелой рукой.
Волкодав нахмурился. Потом мрачно сжал зубы и пошел на крыльцо. Кнутов
он очень не любил. И когда под кнутом кричат - тоже.
Во дворе действительно оборонялся один из пьянчужек. Взятый стражниками
в кольцо, возчик не подпускал их к себе, стращая тяжелым длинным бичом
из тех, что даже на щите оставляют отметину. Пьяный или трезвый, владел
он им как собственной рукой. Стражники, конечно, могли бы смять его числом,
но для этого кто-то должен был шагнуть первым. И получить как следует.
Кровавую полосу через все брюхо, если не выбитый глаз. Все это понимали,
и желающих было немного. Вот отскочил в сторону Аптахар и тяжело сел наземь,
ругаясь по-сегвански и по-сольвеннски: на его штанине возле колена проступила
кровь. Авдика тоже помянул волосатые Хегговы шульни и кинулся было мстить
за отца, но граненый конец кнута тут же разорвал рубашку на его боку.
Молодой сегван закричал в голос и, упав, поспешно откатился прочь. Аптахара
и Авдику Волкодав считал своими друзьями. Не особенно близкими, но все
же. Он увидел, как один из стражников поднял с земли лук и потянул из
тула стрелу.
Волкодав молча пошел вперед, и стражник опустил лук, а остальные заинтересованно
обернулись. Возчик явно способен был снять кнутом слепня с уха любого
из своих упряжных коней, не потревожив при этом ни шерстинки. Стегал ли
он когда-нибудь самих коней, подумал Волкодав. Нет, вряд ли. Наверное,
он их любил и берег. В Самоцветных горах надсмотрщики, случалось, тоже
баловали приблудившуюся живность...
Волкодав почувствовал, что звереет. Он понимал, что сейчас опять сделает
глупость, но эта мысль прошла каким-то краем сознания, а ноги уже несли
его вперед, навстречу громко щелкавшему кнуту. Бывало, надсмотрщик выходил
на поединок с крепким рабом, не имея иного оружия, кроме кнута. И этого
обычно хватало. Если бы возчик был менее пьян, он, возможно, присмотрелся
бы к лицу Волкодава и удрал без оглядки. Но он присматриваться не стал.
Он расхохотался и стегнул венна кнутом. Вернее, то место, где венн был
мгновение назад. Волкодав уже летел к нему, распластываясь в прыжке. Левая
рука, выброшенная вперед, мертвой хваткой стиснула кнутовище. Между тем
как правая сложилась в кулак и...
Перед его умственным взором предстала маленькая старушка верхом на смирном,
мышастого цвета ослике.
Она строго смотрела на Волкодава и грозила ему пальцем, укоризненно покачивая
головой.
Венн остановился, понимая, что был очень близок к убийству. Еще хуже,
чем тогда, на причале. Что-то жуткое рванулось наружу и, остановленное
у самого края, снова уползло в потемки души. Стыд и срам. И наука на будущее.
Кажется, один только возчик так и не понял, что едва не погиб. Ему, правда,
было особо и некогда поразмыслить об этом, потому что Волкодав обошелся
без кулака - попросту пнул его в колено и сшиб с ног. Подскочившие стражники
в один миг скрутили гуляку.
- А ты, венн, и убить можешь, - задумчиво сказал Волкодаву старшина. Тот
запоздало сообразил, что дышит точно вытащенная рыба, и задумался, как
надлежало понимать эти слова. Как похвалу? А может, как предостережение?
Ни в том ни в другом Волкодав не нуждался. А впрочем, наверное, не зря
порядочные люди не хотели брать его на работу.
- Может, и могу, - буркнул он сквозь зубы и повернулся идти.
- Погоди, венн, - остановил его старшина. Волкодав оглянулся, и воин передал
ему снятый с возчика пояс:
- Держи. Ты побил, тебе и владеть.
Волкодав мыл пол. Это был еще один надежный способ изрядно скостить плату
за стол и постой. Волкодав знал, что хозяйка навряд ли оставит его добровольный
труд без милостивого внимания. Еще он знал, что рано или поздно начнутся
почти неизбежные смешки по поводу мужчин, до того привыкших слушаться
женщин, что им уже и женская работа нипочем. Замечаниями насчет неподходящей
работы бывалого каторжника пронять было трудно. Если же ядовитые языки
слишком распускались, он их укорачивал испытанным средством, столь же
нехитрым, сколь и надежным. Поворачивался лицом и вставал во весь рост.
Действовало безотказно. Во всяком случае, на трезвых людей.
Сняв рубаху и закатав штаны по колено, Волкодав вымел наружу солому, которой
по сольвеннскому обычаю усыпан был пол. Обмакнул тряпку и принялся тереть
половицы в углу, под одним из столов. И почти сразу же, совсем некстати,
через порог шагнул человек.
Волкодав скосил глаза и признал в нем одного из вчерашних гуляк. Того
крепкого, которого пришлось успокаивать дважды. Под глазом у парня красовался
великолепный синяк, да и шеей по сторонам он старался особенно не крутить.
Что он здесь потерял? Сквитаться решил?.. Волкодав равнодушно отвернулся
от него и вновь принялся за работу.
Некоторое время возчик молча переминался с ноги на ногу, глядя, как равномерно
двигается его спина. Волкодав не оглядывался, и наконец сзади послышалось
робкое:
- Эй, венн...
Волкодав не спеша повернул голову. Здоровенный парень тискал в ладонях
кожаную шапку, и чувствовалось, что одна рука у него болит до сих пор.
То есть вид у детинушки был совсем не задиристый. Скорее наоборот: смущенный
и даже просящий. На всякий случай Волкодав не стал отвечать, но тряпку
положил. Послушаем, что скажет.
И парень, не поднимая глаз, попросил:
- Отдай мне мой пояс с ножом, венн. Сквозь бурый загар на его лице проступала
яркая малиновая краска. Он помялся еще и добавил совсем тихо:
- Пожалуйста...
Волкодав сел на корточки, сложил руки на коленях и поинтересовался, глядя
на него снизу вверх:
- А с какой стати мне его тебе отдавать? Тот так и не отважился посмотреть
ему прямо в глаза и Волкодав подумал, что краснеть подобным образом можно
было только от стыда.
- Мне... от батюшки он... - глядя в сторону, ответил сольвенн.
У Волкодава на дне заплечного мешка хранилось сокровище: старый-престарый
молот, которым некогда работал его отец. Единственное наследие, чудом
перешедшее ему от родни. Волкодав скорее согласился бы отрубить себе руку,
чем его потерять. А этому вот дурню предстояло вернуться домой и рассказывать
там, как сберегал родительскую памятку. Что утратил ее не в правом бою,
защищая жизнь друга или добро. Что напился пьяным и сдуру замахнулся заветным
ножом на встречного венна, как выяснилось, слишком ловкого драться...
Волкодав едва не велел молодцу выкатываться подобру-поздорову вон из харчевни.
Но посмотрел еще раз на густо-малиновую рожу молодого сольвенна... и передумал.
Парень, как видно, стыда еще не забыл, и у Волкодава, человека далеко
не мягкосердечного, что-то шевельнулось внутри. Бросив тряпку, он поднялся
на ноги, отметив про себя, как попятился горе-драчун, и ушел по всходу
наверх. Благо помнил, который из трех поясов отнят был у просителя.
Нелетучий Мыш спал на подушке, целиком запеленутый в чистую тряпочку.
Наружу выглядывала только ушастая голова да задние лапки. Зашивание крыла
увенчалось отменным успехом, но на всякий случай Тилорн почти не позволял
зверьку просыпаться: только для еды, да и то не полностью. Полусонный
Мыш глотал хлеб с молоком и вновь сладко засыпал, не обращая ни малейшего
внимания на повязку. Волкодав хотел погладить пальцем черную мордочку,
но не отважился. Взял пояс и вышел так же тихо, как и вошел.
Самое обидное, нож был заметно лучше двух оставшихся: длинный, с крепким,
хорошей работы клинком и гладкой костяной рукоятью. Рукоять эта, правду
молвить, ввела Волкодава в некоторое сомнение. Выглядела она не отцовым
наследием, а скорее так, будто ее купили на торгу седмицу назад. Скажем,
поставили вместо старой, надтреснутой. Волкодав пригляделся к лезвию.
Умелый кузнец расположил между железными полосами тонкую стальную пластину:
снашиваясь при работе, такие клинки сами себя точат. Вот только лезвие
вовсе не было стерто или выедено возле основания, как случается у старых
ножей.
Волкодав пожал плечами. Вряд ли парень соврал ему. Если он врал, значит,
либо сам был глупцом, либо его держал за беспросветного дурака. И на то
и на другое было мало похоже. Скорее, старый батюшка действительно подарил
наследнику нож. Только не прадедовский, а еще тепленький, с наковальни.
Мало ли что в жизни бывает. Волкодав взял пояс и спустился по лестнице
вниз.
Он шел по ступенькам и думал о том, что, наверное, должен был что-то сказать.
Что-нибудь насчет того, чтобы больше не срамился. Он знал, что промолчит.
Такое говорить без толку. Рожоного ума нет, не дашь и ученого. А есть,
сам все поймет.
Он отдал парню нож, и тот только что не бухнулся перед ним на колени:
- Спасибо, венн...
Волкодав повернулся к нему спиной и вытащил из ведра тряпку.
В крохотной комнатушке, предназначенной для одного-единственного человека,
оказалось уже четверо постояльцев. Погода держалась теплая, и Волкодав
решил, что кому-то придется уйти ночевать во двор. А лучше, если двоим.
Волкодав рассудил, что одним из двоих будет он сам. Вторым же... Он снял
с деревянного гвоздя свой старый шерстяной плащ и позвал Эвриха:
- Пошли.
Молодой аррант двинулся следом за ним послушно, хотя и без большого желания.
Но едва он успел сделать шаг, как мимо него проскользнула Ниилит.
- Лучше я... - сказала она и, смутившись почти до слез, низко опустила
пушистую голову. Эврих уставился на нее в немом изумлении. Волкодав посмотрел
на девушку, потом на весело щурившегося Тилорна. Коротко кивнул и повесил
на руку плащ.
Эврих проводил их глазами...
- Какое сокровище! - сказал он, полагая, что Волкодав уже не мог его слышать.
- Какое сокровище! И какому зверю досталось!..
Тилорн сел на кровать и широко улыбнулся. В отличие от Эвриха, они с Волкодавом
хорошо знали саккаремский закон: молодой девушке ни в коем случае не следует
ночевать наедине с человеком, которого она считает своим женихом.
- Ниилит действительно сокровище, - сказал он Эвриху. - А в остальном,
друг мой, ты заблуждаешься. Весьма даже заблуждаешься!
Волкодав принес несколько охапок соломы, которую предполагалось назавтра
разбросать по полу корчмы. Ниилит постелила теплый старый плащ, сняла
башмачки и скоро уснула, по обыкновению свернувшись калачиком. Волкодав
лежал рядом с ней и смотрел в бледное небо, слушая невнятный шум затихающего
города. Бок и бедро ощущали нежное, доверчивое тепло ее тела, и Волкодав
вспоминал виденное когда-то в детстве; громадный грозный пес, растянувшийся
на солнышке у крыльца... и маленький трехцветный котенок с коротким хвостиком-морковочкой,
устроившийся возле самой его морды, в каком-то вершке от страшных клыков...
Потом он в который уже раз подумал о девочке, чья хрустальная бусина по-прежнему
висела у него на ремешке. Волкодав улыбнулся. Он обязательно разыщет ее.
Через несколько лет, когда она войдет в возраст невесты. И если его самого
до тех пор не убьют. Может, она к тому времени начисто позабудет хмурого
парня, сидевшего под розовой яблоней. А может, и не позабудет. Пускай
все совершится так, как отмерила Хозяйка Судеб. Пускай себе идет замуж
за кого пожелает, за него ли, не за него. Волкодав знал, что все равно
будет благодарен этой девочке до конца своих дней. Потому что именно она
объяснила ему, что он все-таки жив. Одиннадцать лет перед этим он был
мертв. Даже хуже мертвого. Как еще назвать человека, тысячу раз уходившего
от смерти единственно ради того, чтобы убить другого человека и умереть
самому?.. И лишь в тот вечер впервые дрогнул в нем промороженный кусок
льда, который другие люди называли душой, впервые шевельнулась в груди
частица тепла...
Двадцатитрехлетний мужчина, из-за седины и шрамов выглядевший на все сорок,
вспоминал маленькую девочку, которой только еще предстояло стать девушкой,
смотрел в небо и улыбался неизвестно чему.
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
<a href="http://nihongo.aikidoka.ru/" target="_blank"><img src="http://aikidoka.ru/image/mybanner/nihongo3.gif" width="88" height="31" border=0 alt="Японский язык он-лайн"></a>
 |
