OCR по изданию: М.Семенова, "Волкодав", Азбука-Терра, СПб, 1995г.
Мария Семенова.
Волкодав
1. ЗАМОК ЛЮДОЕДА
Одинокая птица над полем кружит,
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине,
тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан
попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без
конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нибудь в доме светил
огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил,
и берег -
Просто так, за любовь - улыбнувшихся мне..
... Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.
1.
ЗАМОК ЛЮДОЕДА
Отгорел закат, и полная луна
облила лес зеленоватым призрачным серебром. Человек по имени Волкодав
шагал через лес - с холма на холм, без троп и дорог, широким шагом, размеренным
и неутомимым. Он не прятался. Не хоронился за деревьями, не избегал освещенных
прогалин, не пригибал головы, хотя босые ноги по давней привычке несли
его вперед совершенно бесшумно. Связанные тесемками сапоги висели у него
на плече. На другом плече, держась коготками, сидел пушистый большеухий
черный зверек. Когда Волкодав перепрыгивал через валежины или нырял под
нависшую ветку, зверек, чтобы сохранить равновесие, разворачивал крылья.
Тогда делалось видно, что это летучая мышь и что одно крыло у нее разорвано
почти пополам.
Волкодав помнил эти места наизусть, как свою собственную ладонь. Он знал,
что доберется до цели прежде, чем минует полночь. Копье покачивалось в
его руке, блестя в лунном луче. Короткое копье с прочным древком и широким,
остро отточенным наконечником, снабженным перекладиной, - на крупного
зверя.
Останавливался он всего дважды. В первый раз - возле большой засохшей
осины, что стояла у скрещения давно заброшенных лесных троп. Вытащив нож,
Волкодав проколол себе палец и начертал на обнаженном, лишенном коры стволе
священный Знак Огня - колесо с тремя спицами, загнутыми посолонь. Кровь
казалась черной в холодном, мертвенном свете. Волкодав прижался к дереву
обеими ладонями и лбом и постоял так некоторое время. Губы его беззвучно
шевелились, перечисляя какие-то имена. Потом он снял заплечный мешок,
положил копье и ссадил Нелетучего Мыша на гладкое древко, осторожно отцепив
от своей рубахи его коготки. Зверек, однако, расставаться с ним не пожелал:
подпрыгнув, привычно вскарабкался по одежде на прежнее место и устроился
на плече Волкодава, крепко ухватившись зубами за толстую льняную ткань
- на тот случай, если человек вновь попробует его отодрать. Волкодав покосился
на него и молча полез вверх.
Достигнув первой ветки, он повис на руках, потом стал раскачиваться. Скоро
ветка затрещала и обломилась под его тяжестью. Волкодав со звериной ловкостью
приземлился в мягкую лесную траву. Уперся коленом и переломил ветку на
несколько частей. Ему не было дела до посторонних ушей, способных услышать
хруст. Вновь вытащив из ножен тяжелый боевой нож, Волкодав принялся расщеплять
обломки. Вышел изрядный пучок лучины. Каждую щепку Волкодав смочил кровью
из пальца, потом убрал их в кошель на поясе. Поднялся, поклонился дереву
и зашагал дальше.
Второй раз он остановился, когда с высокого, крутого холма перед ним открылась
деревня. Взгляд Волкодава мгновенно отыскал один из домов под низко нахлобученной
земляной крышей - и больше не покидал его. Посередине крыши, возле охлупня,
светилось отверстие дымогона. Когда-то, очень давно, в этом доме жил мальчик
из рода Серого Пса. Жил от самого рождения и до двенадцати лет. На двенадцатую
весну мужи рода должны были отвести его в мужской дом для испытаний, назвать
мужчиной и, сотворив обряды, наречь новым именем. Не младенческим домашним
прозванием, а настоящим именем, которое ни в коем случае нельзя открывать
чужаку. Это имя будут знать только самые близкие люди. Да еще жена, когда
ему придет время жениться. А прежде чем уводить его лесными тропами, собирались
устроить пир, на котором должно было хватить места всем: и родне, и соседям,
а может, даже и чужеземцам - сегванам кунса Винитария, поселившимся за
поворотом реки...
Но именем мальчика так и не нарекли. Потому что в самый канун праздника
наемные воины кунса Винитария пристегнули мечи к поясам и напали на спящую
деревню ночью, по-воровски. Как говорили, задуман был этот набег не ради
пленников или наживы - ради захвата обжитых земель и устрашения окрестных
племен. Явившись гостем, Винитарий устраивался в этих местах надолго...
Мальчик, сражавшийся как мужчина, остался в живых по дурной прихоти победителей.
На него спустили собак, но злющие кобели, сколько их ни натравливали,
рвать его так и не стали: подбегали, сердобольно обнюхивали и отходили
прочь... Потом было хуже. Восемь неудачных побегов, четыре рабских торга,
досыта унижений. И наконец строптивый щенок Серого Пса угодил в Самоцветные
горы, в страшный подземный рудник...
В доме раскрылась дверь. Острые глаза Волкодава различили девичий силуэт,
мелькнувший на фоне освещенного прямоугольника. Притворив дверь, девушка
пошла по тропинке к берегу реки - туда, где, несмотря на поздний час,
вился дым над крышей кузницы и раздавался мерный стук молотка. Волкодав
мог бы поклясться: девка несла ужин кузнецу, припозднившемуся с работой.
Точно так же, как его мать когда-то носила ужин отцу...
Что за люди жили теперь в его доме? К кому спешила девчонка - к родителю,
брату, жениху?..
Волкодав вдруг сел наземь, обхватил руками колени и, содрогнувшись всем
телом, опустил на них голову. Нелетучий Мыш подлез под руку человека и,
дотянувшись, крохотным язычком лизнул его в щеку. Волкодав судорожно вздохнул,
широкая ладонь накрыла зверька, гладя мягкую шерстку. Потом он выпрямился.
На залатанной коже штанов остались два мокрых пятна.
Поднявшись, Волкодав поправил за плечами мешок, взял копье и зашагал вниз.
Кузнец только-только успел взять в руки корзинку, принесенную юной невестой,
когда дверь вновь заскрипела. Кузнец недоуменно обернулся, - кого принесло
некстати? - увидел вошедшего... и вмиг подхватил молот, а невесту оттолкнул
назад, загораживая собой.
Человеку, стоявшему на пороге, пришлось нагнуться в дверях. Густые русые
волосы, изрядно подернутые сединой, падали ниже плеч, схваченные на лбу
ремешком. На худом, обветренном, как еловая кора, лице недобро горели
серо-зеленые глаза. Горели, как показалось кузнецу, адским огнем. Нос
у человека был перебит, по левой щеке, от века до челюсти, пролег шрам,
прятавшийся нижним концом в бороде. Грабитель, насильник, убийца?.. Все,
что угодно.
Незваный гость обшарил кузницу взглядом, словно бы не сразу заметив парня
и девушку. Однако потом его взгляд скользнул по вскинутому в защитном
движении молоту кузнеца. Скользнул и вернулся. И, каковы бы ни были первоначальные
планы пришельца, он тотчас о них позабыл. Он медленно поднял руку и протянул
ее к молоту:
- Дай сюда.
Низкий, сдавленный голос мог вогнать в дрожь кого угодно. Как повел бы
себя кузнец, окажись они с Волкодавом один на один, неизвестно. Но за
спиной у него всхлипывала от ужаса веснушчатая девчонка-невеста, и он
только покрепче перехватил дубовую рукоятку:
- Поди вон!
- Дай сюда, - повторил Волкодав на языке сегванов, не двигаясь с места.
- Это не твое.
- Поди по-доброму! - оправившись от первого испуга, огрызнулся кузнец.
Он ведь разглядел, что перед ним был не кунсов подручный. И не наемник
из тех, что бродили из замка в замок, не брезгуя легкой добычей, когда
та шла в руки. К тому же ночной гость, судя по всему, был один, и кузнец,
первый парень в деревне, несколько осмелел. Неужто не оборонит себя и
подругу? Но Волкодав шагнул вперед, и кузнец полетел в сторону, так и
не поняв, с какой стороны пришелся удар. Девчонка вскрикнула, метнулась
к нему и обняла в жалкой попытке отстоять любимого от расправы. Однако
Волкодаву больше не было дела ни до девушки, ни до парня. Нагнувшись,
поднял он молот, которым его отец столько лет ковал лемехи и серпы. На
наковальне и теперь лежал недоделанный серп. Волкодав отодвинул его в
сторону, положил на наковальню свое копье и примерился молотом к блестящему
наконечнику. Он даже не оглянулся, когда кузнец зашевелился возле стены,
а потом, цепляясь за руку невесты, выскочил наружу.
Спустя немного времени к кузнице с вилами и топорами собралась половина
деревни. Не забыли и колдуна, прихватившего горшочек живых углей и пучок
трав, любимых Богами - изгонять злого духа, если незваный гость и вправду
окажется таковым.
Ударов молота больше не было слышно, но незнакомец находился все еще там.
За дверью негромко звякал металл - похоже, он перебирал инструменты. Люди
начали поглядывать друг на друга и на безобразно распухшую челюсть кузнеца;
почему-то никому не хотелось входить в кузницу первым. Но тут дверь растворилась
сама, и Волкодав встал на пороге - черный силуэт, охваченный сзади жаркими
отсветами из горна. Луна, светившая сбоку, не озарила лица, лишь зажгла
в глазах бледное пламя. Люди начали перешептываться. Волкодав не спеша
обвел их взглядом и вдруг спросил по-сегвански:
- Кто живет в замке за поворотом реки? Иные позже клялись, что его голос
порождал эхо. Несколько мгновений прошло в тишине, потом кто-то ответил:
- Благородный кунс Винитарий...
А из-за спин прозвучал озорной мальчишеский голос:
- Людоед!..
Ибо никакая сила не удержит дома мальчишек, когда отцы и братья бегут
куда-то с оружием. И никакая сила не воспретит им лишний раз выкрикнуть
прозвание грозного кунса, за которое, услышь только стражники, в лучшем
случае ждала жестокая порка.
Огонь ярче прежнего вспыхнул за спиной Волкодава. Непроглядная тень шарахнулась
по траве, глаза засветились. Люди подались еще на шаг назад. Когда же
Нелетучий Мыш забрался по волосам на голову Волкодаву, угрожающе развернул
крылья и зашипел, - деревня бросилась наутек. Исчез даже колдун. Он был
мудр и понял раньше других: против этого духа не помогут ни угли, ни священные
травы.
После молодой кузнец все-таки вернулся в опустевшую кузню, заново раздул
горн и осмотрел свое имущество. Все было на месте, кроме старого-престарого
молота. Они долго гадали вместе с невестой, что бы это значило.
Кунс Винитарий появился у Серых Псов в конце лета. Он прибыл на потрепанном
боевом корабле и сошел, на берег во главе трех десятков суровых, обветренных
мореходов. Он рассказал Серым Псам, что пришел с миром. Он искал новую
родину для своего племени. На праотеческом острове делалось все невозможнее
жить из-за медленно расползавшихся ледников.
Серых Псов не удивили подобные речи. Венны знали, что островным сегванам
последние сто лет в самом деле приходилось несладко. Даром, что ли, они
все больше переселялись на материк. Горе, когда внуки селятся не там,
где умерли деды! Посоветовавшись, Серые Псы указали светловолосому кунсу
ничейные земли на том берегу Светыни. Страна веннов кончалась по cю сторону.
А до страны сольвеннов на западе было еще далеко.
Винитарий сердечно благодарил за ласку... Откуда было знать Серым Псам,
что островное племя давно уже прозвало своего заботливого вождя Людоедом...
Волкодав стоял в тени густых ив и смотрел через реку на замок, возвышавшийся
над крутым, обрывистым берегом. Он хорошо видел комесов - дружинных воинов
Людоеда, разгуливавших туда-сюда по бревенчатому забралу. Он знал: им
его не разглядеть. Еще он видел, что хозяин был дома. Над остроконечной
кровлей лениво трепыхался флаг. Тот самый флаг, что долгих одиннадцать
лет снился ему во сне.
Сняв заплечный мешок, Волкодав опустил его наземь. Нелетучего Мыша при
нем больше не было. Некоторое время назад Волкодав оставил его у входа
в пещеру, где под потолком гнездились его соплеменники. Зверек отчаянно
верещал и пытался бежать за человеком, с которым привык чувствовать себя
в безопасности, но Волкодав ушел не оглядываясь. Может быть, Нелетучий
Мыш и сейчас еще полз по его следу, плача и путаясь в траве короткими
лапками. Волкодав прогнал эту мысль прочь.
Порывшись в мешке, он вытащил лепешку, размахнулся и забросил ее далеко
в воду. Если комесы заметят всплеск, пусть думают - рыба играет. В роду
Серого Пса не было принято обижать Светынь, праматерь-реку, оставляя ее
без приношения. И уж в особенности когда затевалось что-нибудь важное.
Стащив с плеч рубаху, Волкодав положил ее поверх мешка и оставил лежать.
Может, пригодится кому. Привязал свое копье к запястью петлей, чтобы не
потерялось. Без плеска вошел в воду и нырнул прежде, чем его могли увидеть
со стен.
Плыл он в основном под водой, лишь изредка поднимаясь к поверхности. Помогая
ему, Светынь гнала мелкие волны: поди различи мелькнувшую голову среди
ряби, в неверных бликах лунного света...
Вынужденный осторожничать, Волкодав плыл долго, но наконец высокий береговой
обрыв укрыл его от глаз ночных сторожей. Тогда он вынырнул и бесшумно
двинулся вдоль берега. В каждой крепости, стоящей близ озера или реки,
непременно имеется потайной водовод. В ином случае крепость не обязательно
и штурмовать. Достаточно осадить, и рано или поздно она падет сама, не
вытерпев жажды.
Волкодав знал, в каком месте под берегом находился водовод, тянувшийся
внутрь замковых стен. Если человеку непременно нужно что-либо выведать,
он это выведает. Дай только время.
Достигнув приметной каменной россыпи на берегу, Волкодав начал нырять
и с пятой или шестой попытки нащупал устье подземного хода. Вынырнув,
он глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз. Потом снова наполнил легкие
воздухом - и ушел вниз.
"Мама, беги! - Серый Пес двенадцати лет от роду подхватил с земли
кем-то брошенную сулицу и кинулся наперерез молодому комесу, выскочившему
из-за амбара. - Мама, беги!.."
Бывалый воин не глядя, небрежно отмахнулся окровавленным мечом. Однако
молокосос оказался увертлив. Меч свистнул над русой головой, не причинив
вреда, мальчишка метнулся под руку сегвана, и тонкое, острое жало сулицы
воткнулось тому в лицо, как раз под бровь.
"Мама, беги..."
Когда его взяли, брат того комеса сам натравливал на мальчишку собак.
И яростно спорил со своим вождем, но Винитарий остался тверд и прикончить
избитого пленника не позволил. На счастье, сказал он. На счастье.
Замок Людоеда строили толковые мастера. Нечего было и надеяться одолеть
весь ход до конца, не встретив препоны. И точно, вскоре вытянутые руки
Волкодава коснулись железной решетки, между прутьями которой не смог бы
протиснуться человек. Волкодав подергал их. Ни один прут не поддался.
Тогда он наудачу обхватил ладонями средний, уперся ногами и налег что
было силы. В руднике он вращал тяжелый ворот, поднимавший воду из подземной
реки. Предельное усилие мигом сожгло остатки воздуха в груди, но наконец
прут поддался и со скрипом вышел из гнезд - сперва одним концом, потом
и обоими. Путь был расчищен, но Волкодав, повернувшись, рванулся назад,
за новым глотком воздуха. В тоннеле вполне могли встретиться другие решетки
или еще что-нибудь не лучше. Стоило ли рисковать?
Отдышавшись, он снова нырнул и, миновав решетку, быстро и осторожно поплыл
вперед, обшаривая рукой каменный свод над головой. Оказавшись, по всем
расчетам, внутри замковых стен, он стал ожидать появления впереди слабого
пятнышка света, которое означало бы, что колодец недалеко. Замок был невелик,
но пятнышко не появлялось. Волкодав не удержался от мысли о незадачливых
мстителях, многие сотни которых в разные времена сложили головы кто за
тридевять земель от цели, а кто и на самом пороге. Сколько их приходилось
на каждого из тех, о чьей мести потом сложили легенды ? А ведь всем небось
думалось: ну уж нет, со мной-то этого не произойдет, не имеет права произойти...
Легкие начали мучительно гореть. Волкодав понял, что не успеет вернуться
назад, и решил: застряв здесь, его мертвое тело по крайней мере отравит
Людоеду колодец. Он еще быстрее заработал ногами - не мог же этот тоннель,
в самом деле, тянуться бесконечно. Как вдруг, совершенно неожиданно, его
рука пробила поверхность воды. Волкодав мгновенно отдернул ее. Близость
воздуха сделала удушье нестерпимым. Все-таки Волкодав пересилил себя и
медленно, очень медленно приподнял голову над водой.
Он хорошо видел в темноте. В руднике никто не заботился о том, чтобы у
рабов было достаточно света. Он без труда различил каменные ступени и
колесо с толстой заржавленной цепью, уходившей в какую-то трубу, и понял,
куда его занесло.
Плох тот замок, из которого не предусмотрено тайного выхода, а лучше
- нескольких. Цепь, намотанная на колесо, по всей видимости, поднимала
решетку. А тоннель был как раз такой длины, чтобы выплыть, не задохшись,
наружу. Значит, водовод мог служить и для отправки гонца, и для спасения
драгоценной жизни хозяина. Занятно. И уж вряд ли о нем в замке знали все.
Скорее, лишь самые приближенные.
Тоннель вел дальше, теперь уже явно к колодцу, но Волкодав в него не полез.
Гораздо больше шансов незаметно проникнуть в замок подземельями, чем через
двор. Всякое подземелье когда-нибудь открывают. Не в эту ночь, так на
следующую. Или через неделю. Он подождет. Он умел ждать.
Выбравшись из воды, Волкодав тщательно отжал волосы и штаны, чтобы не
выдать себя мокрыми следами или случайным шлепаньем капель. Отвязал копье
от руки и двинулся вперед по узкому каменному коридору.
Довольно скоро путь ему преградила тяжелая дубовая дверь. Запертая. Ну
конечно. Тайный лаз и должна отделять от остальных подвалов ничем не примечательная,
но надежная и постоянно запертая дверь. Если ее не удастся открыть, придется
вернуться в тоннель и попробовать колодец. Так что лучше бы удалось.
Волкодав не обнаружил на двери ни ручки, ни скважины для ключа и не очень
этому удивился. Еще не хватало в суматохе поспешного бегства разыскивать
запропастившийся ключ. Между прочим, это говорило еще и о том, что дверей
на его пути вряд ли окажется много.
Как же она открывается?
Толстые доски были прошиты множеством бронзовых заклепок. Три из них при
сильном нажатии чуть-чуть подались под пальцами. Волкодав прижался к двери
ухом: все тихо. Он начал нажимать заклепки по очереди, в разном порядке.
Ничего не происходило. Тогда он придавил две заклепки руками, а третью
- головой. Глубоко внутри стены тотчас зажурчала вода, наполнявшая какой-то
сосуд. Дверь вздрогнула и поехала в сторону. Судя по всему, ее не открывали
очень, очень давно: раздался отвратительный визг. По мнению Волкодава,
на этот звук должна была сбежаться половина комесов. Но когда он с копьем
наготове выглянул в открывшийся коридор, там не было ни души. Лишь где-то
за поворотом тускло чадил факел, вставленный в скобу на стене.
Дверь за спиной Волкодава начала закрываться. Тайный ход сам заботился
о том, чтобы сохранить себя в тайне. Волкодав не стал тратить время на
разгадывание заклепок с другой стороны. Возвращаться не придется.
Сперва он почувствовал запах. Так мог бы пахнуть мертвец, пролежавший
десяток лет в могиле и притом одолеваемый болезнями и телесными нуждами.
А раз так, заключил Волкодав, запах исходил от живого. Стало быть, за
поворотом коридора находился скорее всего узник. И миновать его не удастся.
Какой-нибудь свихнувшийся в долгом заточении бедолага, который при виде
нежданного посетителя завопит так, что на его вопли уже точно сбежится
стража, прохлопавшая скрежет двери...
Жизнь давно отучила Волкодава задумываться при виде подобных препятствий.
Если сумасшедший откроет рот для крика, он оглушит его прежде, чем тот
издаст хотя бы звук. А не будет другого выхода, так и проткнет. Небось
тот не много от этого потеряет. Волкодав шагнул за поворот.
Строитель, отменно позаботившийся о безопасности замка, почему-то забыл
устроить в нем какие следует темницы и пыточные застенки. Похоже, Людоеду
пришлось оборудовать их уже потом, на скорую руку. У стены коридора стояла
железная клетка, служившая, насколько можно было судить, и тем и другим.
В клетке неподвижно лежал немыслимо худой человек, закованный в цепи.
Темные глаза смотрели прямо на Волкодава, и тот сразу понял, что перед
ним был не сумасшедший. Неподалеку от клетки в стене коридора виднелась
еще одна дверь: следы в пыли говорили о том, что она вела наружу. Волкодав
осторожно двинулся вперед, мимо клетки, но тут узник заговорил.
- Уважаемый... - чуть слышно произнес он по-сегвански, и Волкодав запоздало
сообразил, что обитатель клетки был слеп. Зрячий сразу смекнул бы, на
каком языке к нему обращаться. - Мне кажется, ты прибыл снаружи,
- продолжал узник. - Ты крадешься, как кот: значит, ты не гонец, которого
ждал бы Винитарий. Скажи, юноша, какое время года теперь на земле?
- Весна, - неожиданно для себя ответил Волкодав. Узник безошибочно распознал
едва заметный акцент и перешел на его родной язык, язык племени веннов.
- Весна... - повторил он и вздохнул. - Черемуха цветет, наверное. Тело
его было одной сплошной раной повсюду, где его не прикрывали
вонючие тряпки. Усеянная язвами кожа туго обтягивала ребра, чуть-чуть
вздрагивая против того места, где полагалось быть сердцу. Он заговорил
снова:
- Сделай мне еще одно благодеяние, юноша. Прикончи меня. Это тебя не затруднит
и не задержит...
Что ж, Волкодаву приходилось видеть искалеченных воинов, умолявших товарищей
подарить им скорую смерть. Одного такого он два дня тащил на плечах, не
слушая ни проклятий, ни просьб.
Он заметил, как что-то насторожило слепого, а в следующий миг и сам различил
неторопливое шарканье башмаков. Потом в дверной замок с той стороны всунули
ключ. Волкодав отступил обратно за угол еще прежде, чем дверь начала открываться.
Дальнейшее зависело от того, пожелает ли узник выдать его. Волкодав предпочел
бы до последнего не поднимать шума.
А что, если в подземелье пожаловал сам Людоед?.. Нет, на это надеяться
глупо, столько везения сразу попросту не бывает. И потом, вряд ли Людоед
пришел бы один. Хотя...
- Хозяин велел спросить тебя еще раз, - долетело из-за угла. Голос принадлежал
не Людоеду. Говоривший явно не привык к долгим беседам. Зато привык к
ежедневной выпивке и обильной, жирной еде. Дверь громко лязгнула, закрываясь.
- В который уже раз ты приходишь сюда, - с бесконечной усталостью отозвался
человек в клетке. - Мог бы и запомнить, что я всегда тебе отвечаю.
Что-то стукнуло об пол, и вошедший хмыкнул:
- С вами, волшебниками, никогда наперед не знаешь. Волкодав беззвучно
вышел из-за угла. На низкую скамейку рядом с клеткой усаживался человек
в капюшоне, надвинутом на лицо. Завязки кожаного передника едва сходились
на мясистой спине. Нагнувшись, он вынимал из деревянной коробки орудия
своего ремесла. Он испуганно вскинулся только тогда, когда Волкодав прислонил
свое копье к стене, нарочно лязгнув наконечником. В роду Серого Пса полагали
зазорным бить в спину. Даже людоедов. Или палачей.
У палача висел на поясе широкий тесак, оружие мясника. Мускулистая рука
метнулась было к нему, но слишком поздно. Пальцы Волкодава сдавили и смяли
его горло. Палач забыл про тесак и попытался разомкнуть эти пальцы, потом
перестал дергаться и обвис. Волкодав разжал руки. Тяжелое тело мешком
соскользнуло на пол и осталось лежать с неестественно вывернутой шеей.
Волкодав нагнулся и срезал с пояса мертвого большую связку ключей.
- Если хочешь, я расскажу тебе, как пробраться в сокровищницу, - послышалось
из клетки. - Только заклинаю тебя твоими Богами, юноша... выполни мою
просьбу. После его шеи моя не покажется тебе слишком толстой...
Волкодав опустился на корточки перед решетчатой дверцей и принялся подбирать
ключ.
- Лучше расскажи, - проворчал он, - как найти Людоеда.
Он не ждал вразумительно ответа, но узник откликнулся тотчас.
- Ты найдешь его на самом верху, в опочивальне... если, конечно, сумеешь
пройти туда. Сегодня кунсу подарили рабыню, и он, должно быть, уже встал
из-за стола.
Третий или четвертый ключ щелкнул в замке. Дверца повернулась на отроду
не мазаных петлях.
- А не врешь? - буркнул Волкодав. - Тебе-то почем знать.
- Я сказал правду, - ответил узник и запрокинул голову, подставляя тощую,
в струпьях, грязную шею. Волкодав мельком глянул на нее и на то, как пульсировали
под кожей набухшие жилы. Его народ считал смерть удавленника нечистой.
Бедняга, знать, дошел до предела, если его устраивала и такая. Волкодав
молча взял иссохшую руку узника - тот дернулся от прикосновения - и отомкнул
кандалы, угадав ключ сразу и безошибочно. Он хорошо знал, какими ключами
они запирались. Если он и удивился чему, так разве только прекрасной форме
кисти и длинным пальцам
- с вырванными, впрочем, ногтями.
- Спасибо, юноша, - прошептал узник растроганно. - Так, значит, я умру
не в цепях... На это он явно не рассчитывал.
- В том конце коридора есть дверь, - сказал ему Волкодав. - У тебя, верно,
хватит ума отыскать заклепки, на которые надо давить. Дальше будут ступеньки
и тоннель с водой. Набери побольше воздуха, ныряй и плыви влево. Там решетка,
но средний прут я выломал. Потом почти сразу река. Хочешь жить, вылезешь.
Для него это была очень длинная речь. Он поднялся и, забрав копье, ушел
в дверь, сквозь которую явился палач. Он уже не слышал, как узник, ощупывая
бессильной рукой растворенную дверцу клетки, чуть слышно пробормотал:
- Я знаю... Я выстроил этот замок...
Волкодав крался переходами спящего замка и думал о том, почему палачи
всех известных ему стран отправлялись терзать свои жертвы, как правило,
по ночам. Должно быть, затем, чтобы пресветлое Солнце, всевидящее Око
Богов, не прозрело непотребства даже сквозь толщу каменных стен. Он не
встречал еще ни одного палача, который не был бы трусом.
Правду сказать, каменными в доме Людоеда были только подземелья, основания
защитных стен да подклеть. Все остальное было сработано из добрых дубов,
украшавших когда-то родные холмы Волкодава.
Скоро окончится срок их тягостного служения... Время от времени Волкодав
извлекал из поясного кошеля осиновые лучинки и всовывал их куда мог, в
любую щель между бревнами. Лучинки были мокрыми, следы крови на них расплылись
и стали почти не видны. Ничего. Сделать свое дело им это не помешает.
Никто так и не преградил Волкодаву дорогу. Всего нескольких воинов встретил
он, поднимаясь наверх. Трое были сегваны, единоплеменники Людоеда. Остальные
- наемники, сами давно позабывшие, какой народ породил их себе на позор.
По мнению Волкодава, спрятаться от них не сумел бы разве что младенец.
А уж на него за последние одиннадцать лет кто только не охотился...
Дважды он миновал что-то вроде молодечных, где спали мертвецким сном славно
повеселившиеся комесы. Оба раза Волкодава брало искушение наклонить масляный
светильничек или подправить факел таким образом, чтобы огонь смог добраться
до стенных занавесей. Оба раза он отказывал себе в этом и неслышно скользил
дальше. Преждевременный переполох его никак не устраивал.
Еще он думал о том, с какой стати палач назвал человека в клетке волшебником.
Если Волкодав вообще что-нибудь понимал, справному чародею давно следовало
бы умчаться на другой конец света, предварительно рассчитавшись с обидчиком
и раскатив замок по бревнышку. Хотя как знать
- вдруг на него сразу надели оковы, а потом долго не давали воды? Поди
поколдуй, когда скованы руки и хочется пить.
Стало быть, волшебники тоже иногда попадают впросак. Совсем как обычные
люди. Ну не колдовством же, в самом деле, скрутил его Людоед...
Теперь пленный чародей, скорее всего, уже плыл по реке. Вот где воды сколько
угодно...
А что, если Людоед в самом деле баловался колдовством? А что, если он
с самого начала знал о появлении Серого Пса и дал ему проникнуть так далеко
лишь затем, чтобы перехватить на самом пороге?
Волкодав запретил себе думать об этом. Так охотник, собравшийся в лес,
изо всех сил гонит мысль о медведе.
Он вынул из кошеля последнюю щепку и вогнал ее между нижними венцами стены.
Чем бы ни кончилось дело, этой силы Людоеду не одолеть. Нет от нее ни
оберега, ни обороны. Только Боги могут остановить ее, а больше никто.
Так что если кунс Винитарий еще не выучился летать...
Перед Волкодавом был узкий винтовой всход. Он вел вверх. Волкодав прикинул
высоту башни, какой он видел ее с реки. Всход наверняка был последним.
Волшебник сказал - наверху. Значит, близка дверь и - можно не сомневаться
- стражник перед дверью опочивальни.
Пронзительный девичий крик, донесшийся сверху, и почти сразу скрип половиц
под переминающимися сапогами сказали Волкодаву, что он не ошибся.
И еще. Даже если Людоед вправду умел колдовать, сейчас он был явно занят
другим.
Волкодав пошел вверх по всходу. Он знал, как уговорить не скрипеть любые
ступени, даже самые голосистые.
Девушка наверху опять закричала - долгим, отчаянным криком. Волкодаву
не раз приходилось слышать такой крик. Он скользил вперед, забираясь все
выше. Он очень рассчитывал увидеть воина прежде, чем тот увидит его. Пригнувшись,
одолел он последний виток всхода и выпрямился во весь рост.
Перед ним, в десятке шагов, виднелась широкая спина стражника, обтянутая
кожаной курткой. Из-под нижнего края куртки торчала кольчуга. Приникнув
к двери, воин пытался то ли подсмотреть, то ли подслушать, как там, внутри,
развлекался его хозяин.
Волкодав негромко постучал согнутым пальцем по внешней стене. Стражник
вздрогнул и обернулся. Он даже не схватился за меч, будучи вполне уверен:
кто-то из старших застал его на месте преступления и сейчас учинит разнос.
Тяжелый нож, брошенный Волкодавом, по рукоять вошел ему в глаз. Прыгнув
вперед, Волкодав подхватил начавшее падать тело, потихоньку
опустил его на пол и высвободил нож. Потом осторожно примерился к двери
плечом. Так и есть: заперто.
Кунс Винитарий, крупный светлобородый мужчина, стоял возле ложа, наматывая
на кулак тугую волну смоляных шелковистых волос. У его ног на полу извивалась
нагая рабыня - пятнадцатилетняя красавица с нежным, нетронутым телом и
повадками дикой кошки. Сапог Винитария давил ей в поясницу, рука тянула
за волосы, заставляя тоненькое тело беспомощно выгнуться. Людоед смотрел
на нее сверху вниз, как на лакомое блюдо, только что поданное к столу.
Это выражение не успело сразу пропасть с его лица, когда дверь затрещала
и рухнула внутрь. Рухнула безо всякого предупреждения: если бы снаружи
долетел стук оружия или шум схватки, он бы непременно услышал.
Винитарий мог бы поклясться, что никогда раньше не видел стоявшего в проломе
мужчину. Больше всего тот был похож на полудикого, невероятно свирепого
пса из тех, что не попятятся и перед целой стаей волков. Он держал в руке
короткое копье с широким, остро отточенным наконечником. Левое плечо кровоточило,
рассаженное о дверь.
- Ты кто? - рыкнул кунс. Он, впрочем, успел уже заметить сапоги стражника,
торчавшие из-за двери, и понять - незнакомец заглянул сюда отнюдь не случайно.
На миг Винитарий даже прислушался, не штурмуют ли замок. Но нет. Человек
с копьем был один. Хегг знает, как он перелез через стену, как миновал
бдительную охрану, как сумел без звука разделаться со стражником у двери.
Но в любом случае он был очень, очень опасен. А дружина, как ни кричи,
прибежать уже не успеет.
Людоед не был трусом.
- Ты кто? - повторил он, пытаясь выиграть время.
Волкодав молча пошел вперед по мономатанским коврам, когда-то великолепным,
но теперь изрядно засаленным. Он не стал напоминать кунсу о роде Серого
Пса и о мальчике, которого тот не добил когда-то, испытывая судьбу. Заговорить
с врагом - значит протянуть между ним и собой незримую, но очень прочную
нить, которая делает невозможным убийство. Не стал он и предлагать Винитарию
поединка. Ему незачем было просить справедливости у Богов. Он пришел казнить
Людоеда. Божий Суд для этого не потребен.
Винитарий выпустил волосы девочки. Та мигом откатилась прочь, в угол,
и приподнялась на колени, забыв о своей наготе и во все глаза следя за
двоими мужчинами, потому что в одном из них ей вдруг померещился избавитель.
Винитарий был опытным воином и не утратил былой сноровки, даже порядочно
разжирев. Он кинулся к оружию, висевшему на стене, с удивительной быстротой,
которой на первый взгляд трудно было от него ожидать. Но в это время Волкодав
метнул копье. Оно пробило живот Людоеда, отбросило его назад, со страшной
силой ударило в стену и застряло, насмерть зажатое расщепленным бревном.
Не минует цели удар, который готовили одиннадцать лет. А минует - значит,
не Волкодав его наносил.
Несколько мгновений Людоед непонимающе смотрел на свой живот и на перекладину
копья, глубоко вмятую в тело. Потом схватился за древко и закричал. Жутким,
бессмысленным криком смертельно раненого зверя.
Рев Людоеда раскатился по всему замку - только глухой или мертвый мог
бы не услышать его. Но Волкодав знал, что комесы не прибегут. Его босые
ноги уже ощутили тяжкую судорогу, докатившуюся сквозь дубовые перекрытия
и толщу ковров. Потом донеслись испуганные голоса. Где-то там, внизу,
ворочались бревна стен, колебались потолки, вздыбливались полы, с чудовищным
треском расходились добротно спряженные углы. Никакая сила не превозможет
буйную силу дерева, возросшего у перекрестья лесных троп и там же засохшего.
Только Боги могли бы остановить ее. Но Боги вмешиваться не захотят. В
этом Волкодав был уверен.
Пригвожденный Людоед все еще ворочался и утробно хрипел, все еще пытался
неведомо зачем выдернуть из раны копье. На ковре под ним расплывалась
темная лужа. Волкодав не смотрел на него. Он повернулся лицом к югу, туда,
где пролегал животворный путь Солнца, где высилось вечное Древо, зиждущее
миры, где в горнем океане зеленел Остров Жизни, священная Обитель Богов.
Туда, на этот Остров, ушли дети Серого Пса. Один Волкодав пережил всех,
чтобы вернуться и отомстить за истребленный род, за поруганный дом, за
оскверненные очаги. И вот месть совершилась. Что же осталось? Немногое.
Спеть Песнь Смерти и шагнуть навстречу пращурам с погребального костра,
в который вот-вот превратится замок Людоеда...
Волкодав закрыл глаза, опустил руки и запел. Этими словами его далекие
предки провожали и напутствовали умерших. Их произносили воины его племени,
оставшись в одиночку против сотен врагов. Волкодав всего дважды внимал
Песни Смерти: когда хоронили прабабушку, потом деда. Цепкая память мальчишки
запечатлела и сохранила услышанное. А дальше у него было целых одиннадцать
лет, чтобы накрепко затвердить каждое слово. Чтобы стократ повторить Песнь
по всем вместе и по каждому врозь...
Торопится время, течет, как песок,
Незваная Гостья спешит на порог.
С деревьев мороз обрывает наряд,
Но юные листья из почек глядят.
Доколе другим улыбнется заря,
Незваная Гостья, ликуешь ты зря!
Доколе к устам приникают уста,
Над Жизнью тебе не видать торжества!
Знала ли ее теперь хоть еще одна живая душа? Или сегодня древняя Песнь
звучала в самый последний раз, потому что у Серого Пса больше не родятся
щенята?
Незваная Гостья, в великом бою
Найдется управа на силу твою.
Кому-то навеешь последние сны,
Но спящие зерна дождутся весны.
Пол ходил ходуном, раскачиваясь все сильнее. Жирный дым начавшегося пожара
царапал горло, вползая в открытую дверь. Души тех, за кого отомстили,
смогут воплотиться вновь и жить на земле.
Волкодав мельком подумал: удастся ли довершить Песнь...
Не удалось.
К его коленям прижалось что-то живое. Дрожащее. Плачущее. Неохотно открыв
глаза, Волкодав посмотрел вниз и увидел рабыню. Несчастная нагая девчонка
смотрела на него с ужасом и надеждой. Губы ее шевелились, по нежным детским
щекам катились слезы, голубые глаза молили спасти. От Людоеда, еще задыхавшегося
у стены. От похотливых наемников, которым она должна была достаться назавтра.
Из замка, готового рассыпаться под ногами...
В это время со стороны раскрытого окна-бойницы послышался пронзительный
писк. Волкодав вскинул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как в комнату,
усердно работая перепончатыми крыльями, влетели два больших нетопыря.
Они держали в лапках длинную палку; посередине ее вверх тормашками висел
Нелетучий Мыш. Заметив Волкодава, он радостно заверещал. Нетопыри взвились
под потолок, и Мыш, отцепившись, свалился точно на голову другу.
- Пропадешь! - сказал Волкодав и попытался выпутать его из волос, чтобы
снова усадить на палку и выпроводить вон. Нелетучий Мыш весьма чувствительно
укусил его за палец. И пропищал что-то своим - знать, поблагодарил. Те
бросили палку и вмиг умчались в окно.
- Ну, как знаешь... - пробормотал Волкодав, начиная понимать, что умереть,
как мечтал, ему не дадут. Две лишние жертвы на его погребальном костре
- это уж слишком. Нагнувшись, он перехватил ножом веревку, стягивавшую
за спиной локти рабыни. Сдернул с ложа плотное покрывало, пропорол посередине
дыру и натянул на девчонку. Схватил ее за руку и побежал вниз по всходу.
Волкодав никогда не забывал мест, где ему довелось пройти хоть однажды.
Он мчался назад с уверенностью гончего пса, летящего по свежему следу.
Он помнил, где воткнул свои щепки и где видел факелы и светильники, учинившие
пожар. Когда огонь наконец преградил ему путь, он задумался лишь на мгновение,
соображая, удастся ли проскочить к следующему всходу. Этого мгновения
оказалось достаточно, чтобы из огня навстречу ему с ревом вылетел ополоумевший
стражник. Волкодав отскочил прочь, но тот незряче пробежал мимо: одежда
горела на нем, роняя дымные клочья. Девчонка в ужасе завизжала. Волкодав
сгреб ее в охапку, сунул ей в руки Мыша, выдранного наконец из волос,
замотал обоих в покрывало и, пригнувшись, кинулся сквозь пламя.
Влажные волосы и кожаные штаны лишь отчасти предохранили его. Ему показалось,
что с обнаженного торса и босых ног начали сдирать кожу. Кое-как заслонив
локтем глаза, он стрелой пролетел десять шагов и уже выбегал с другой
стороны, когда стена по правую руку надсадно охнула, оседая. Дымящееся,
обугленное бревно выскочило из нее, крутанулось внутрь коридора и с силой
ударило Волкодава в бок, швырнув его на пол. Он сразу вскочил, понимая
только, что еще жив и еще может бежать. Вторая лестница была прямо перед
ним, как он и рассчитывал. Он бросился к ней и помчался вниз, прыгая через
четыре ступеньки. Где-то далеко наверху еще раз взвыл Людоед. Взвыл так,
что было слышно даже сквозь гул пожара и крики мечущихся людей. Должно
быть, огонь добрался до опочивальни. Потом вой затих - уже навсегда.
Волкодав напарывался на воинов еще несколько раз. Большинство ни на что
не обращали внимания, занятые поисками ближайшей двери наружу. Лишь один
что-то заподозрил при виде полуголого, покрытого копотью незнакомца, чуть
не волоком тащившего за собой зареванную девчонку. Наемник схватился было
за меч, но Волкодав, не останавливаясь, метко пнул его в пах, чтобы впредь
не лез не в свое дело. Воин согнулся, хватая ртом воздух пополам с хлопьями
гари. Обойдя его, Волкодав проскочил в дверь, что вела вниз, в подземелье.
Захлопнул ее и на всякий случай повернул ключ, по-прежнему торчавший в
скважине замка с внутренней стороны.
В подвале сизыми волнами плавал удушливый дым, но заглянуть сюда, кажется,
никто так и не додумался. Дышать было нечем, настенный факел еле чадил,
треща и плюясь синеватыми язычками. Девочка слабо вскрикнула при виде
мертвого палача. Потом еще раз - когда увидела клетку.
Волкодав выругался. Освобожденный им узник, оказывается, не сумел даже
толком выползти из клетки сквозь открытую дверцу. Сил едва хватило только
на то, чтобы выпростать голову и плечи. Он лежал лицом вниз, изможденные
руки трепетали, пытаясь сделать еще усилие.
Волкодав выругался снова и, почти не замедлив шагов, нагнулся и подхватил
его свободной рукой. Костлявое, чудовищно грязное тело показалось ему
невесомым. Узник дернулся, охнул, невнятно пробормотал "спасибо"
и повис, точно мокрая вонючая тряпка. Еще несколько мгновений, и Волкодав
стоял перед дверью, что вела к тайному ходу, одну за другой ощупывая заклепки:
не поддастся ли какая-нибудь.
Он был не вполне уверен, что сумеет высадить эту дверь, если не разыщет
скрытых пружин.
- Дай мне, юноша... - прошептал узник. - Я знаю...
Волкодав спорить не стал. Обхватил ладонями его ребра и поднял его перед
собой, лицом к двери. В конце концов, этот малый безошибочно навел его
на Людоеда. Почем знать - а вдруг не врет и теперь.
Левая рука Волкодава чувствовала сумасшедший стук сердца, метавшегося
в бесплотной груди. Длинные пальцы пробежали по гладким струганным доскам,
нашли одну из заклепок и, к некоторому удивлению Волкодава, отбили по
ней замысловатую дробь. Почти сразу в недрах стены начала переливаться
вода, послышался знакомый скрежет, и дверь поехала в сторону.
Но в это время откуда-то сверху долетел страшный удар и затем - тяжелый,
медленный грохот. Замок Людоеда превращался в пылающие руины. Дрожь сотрясла
пол и стены подвала, упала каменная плита, с шумом посыпался песок и мелкие
камешки. Факел зашипел и погас, оставив беглецов в кромешной темноте.
Но хуже всего было то, что дверь, отойдя от стены на три ладони, остановилась.
Волкодав налег изо всех сил, пытаясь раскачать и сдвинуть ее. Тщетно.
Ему не понадобилось примериваться к щели, чтобы понять: для него, единственного
из троих, она была слишком узка. Он пожал плечами и улыбнулся в первый
раз за долгое, долгое время. Итак, Песнь Смерти все-таки будет допета.
Теперь ему с лихвой хватит для этого времени. Знать бы только, с какой
стати Хозяйке Судеб понадобилось захлопывать ловушку как раз тогда, когда
он всерьез понадеялся выжить.
Почему ему не дали скорой и честной смерти в рушащемся замке, заперев
вместо этого, точно крысу, в зловонном подвале вместе с трупом задушенного
палача?..
Может, Боги отсрочили его гибель ради того, чтобы он спас этих двоих?
Какая участь им предназначена?..
А может, сидевшего в клетке не зря величали волшебником? Что, если он
успел запятнать себя столь страшным пособничеством Тьме, что выпустивший
его должен был неминуемо занять его место и сам принять последние муки,
которых тот избежал?
Волкодав выдрал из волос верещащего, кусающегося Мыша и вновь отдал девочке,
завернув в край покрывала, чтобы он не исцарапал ей руки. Подвел ее к
двери - она не видела в темноте и испуганно жалась к нему - и вытолкнул
наружу. Гибкое тело проскользнуло в щель без труда.
- Там будут ступеньки, не поскользнись, - сказал он ей, поднимая беспомощного
волшебника и отправляя его следом за ней. - Слезай в воду и плыви налево,
в тоннель. Не бойся решетки, она сломана. Вытащи с собой эту кучу костей
и Мыша, если сумеешь. Давай шевелись.
Он оказался совсем не готов к тому, что за этим последовало. Девчонка
отчаянно зарыдала, выскочила обратно сквозь щель и неловко обняла его
впотьмах, уткнувшись мокрым лицом в его голую грудь. Волкодав ошарашено
замер и какое-то время стоял столбом, не в силах пошевелиться или заговорить.
Потом оторвал ее от себя и выпихнул на ту сторону, напутствовав крепким
шлепком пониже спины:
- Пошла, говорю!
А у самого мелькнула кощунственная мысль: не попробовать ли дверь, через
которую они с ней вбежали сюда. Проход наверняка завалило, но мало ли...
И на что понадобилось этим двоим - и Мышу - заново будить в нем желание
жить, если все должно было кончиться именно так?
- Дитя мое... - услышал он тихий голос волшебника и понадеялся, что тот
лаской сумеет сделать то, чего он не сумел грубостью. Однако волшебник
сказал: - Дитя мое, не сумеешь ли ты дотянуться до третьего сверху камня
в дальней стене, в углу напротив двери?
- Зачем?.. - всхлипнула девчушка.
- Речь идет о том, - гаснущим голосом пояснил волшебник, - чтобы наш добросердечный
друг сумел к нам присоединиться... Если дотянешься, надави нижний угол...
Человек, наделенный ростом Волкодава, легко достал бы третий камень, даже
не поднимаясь на цыпочки. Рабыня была меньше его на две головы. Она ощупала
стену и принялась прыгать - молча, упорно, в кромешном мраке раз за разом
пытаясь ударить занесенным кулачком по нужному месту. Волкодав устало
сел на пол и попытался не думать о нечаянном объятии, о прикосновении
тоненького, трепещущего тела. Возбуждение битвы догорало в нем, к обожженной
коже было не прикоснуться, а правый бок налился болезненным жаром и, кажется,
опухал.
- Надо было по-другому расположить сенсоры, - пробормотал волшебник.
- Хотя...
Волкодав не понял мудреного слова. Но спрашивать не стал.
- Хватит! - зарычал он в темноту. - Убирайтесь!
На тех двоих это не произвело ни малейшего впечатления.
- Дитя, - удивительно спокойно сказал волшебник. - Подойди сюда. Сядь.
Вот так. Дай руку... Я знаю, что сейчас у тебя получится. Ты можешь. Попробуй.
И девчонка допрыгнула. Со сто первого, а может, с двести первого раза.
Крепкие ноги бросили вверх легкое тело, и разбитый в кровь кулачок пришелся
по нижнему углу камня, третьего сверху в дальней стене. Сперва ничего
особенного не произошло. Но потом какая-то неодолимая сила навалилась
на дверь, с одинаковой легкостью сокрушая дубовые доски и толстые бронзовые
заклепки. Поднявшийся Волкодав вскинул глаза, зрячие в темноте, и увидел,
что каменная притолока начала медленно опускаться. Он слышал, как охнул
волшебник, задетый отлетевшим обломком. Опустившись примерно до середины
двери и раскрошив ее в щепы, притолока остановилась. Волкодав вышиб ногой
остатки досок и живо оказался на той стороне. Снова поднял волшебника
и молча зашагал вперед, туда, где ожидали ступени и холодная вода в каменном
тоннеле, сулившая волю.
Солнце близилось к полуденной черте. Волкодав сидел на берегу речной заводи,
обхватив руками колени, и не думал ни о чем.
Вчера он собирался по собственной воле оборвать свою жизнь. Чем бы ни
кончилось дело, такие решения никогда не проходят даром, даже если навеял
их минутный порыв. А для Волкодава это была цель, к которой он шел одиннадцать
лет. Ради которой жил. Ради которой бессчетное число раз оставался в живых.
Он никогда не загадывал, что там может быть после. После?.. Зачем? Для
кого и для чего? "После" попросту не было.
Вчера кончилась жизнь. Дальше...
Волкодав сидел неподвижно и смотрел перед собой, точно в стену, и в голове
было пусто, как в раскрытой могиле, в которую забыли опустить мертвеца.
Волшебник лежал неподалеку, подставив солнечным лучам счастливое слепое
лицо, - чисто вымытый, уложенный на дырявое покрывало и в него же закутанный.
Нелетучий Мыш, никогда не доверявший чужим, преспокойно сидел у него на
животе и не думал противиться внимательным пальцам, ощупывавшим порванное
крыло.
Волкодаву было, собственно, наплевать, и все-таки в душе шевелилась тень
праздного любопытства. Накануне он был уверен, что выволок из подземелья
древнего старца, но теперь видел, что ошибся. Спутанные бесцветные космы,
полные грязи и насекомых, после знакомства с корнем мыльнянки и костяным
гребешком, отыскавшимся в мешке Волкодава, превратились в пушистые пепельные
кудри, отросшие в заточении до ягодиц. Волшебник все просил состричь их
покороче, но Волкодав отказался наотрез. Сидя в клетке, простительно было
поглупеть. Но уж не настолько. Едва выйти на волю и тут же бросить свои
волосы на потребу нечисти и злым колдунам!.. Только этого не хватало!..
Еще у него были глаза, каких Волкодав не видал доселе ни разу: темно-фиолетовые,
немного светлевшие к зрачку. Когда он улыбался - а улыбался он часто,
- в плазах вспыхивали золотые, солнечные огоньки. Что же до тела, то оно,
несмотря на уродливую худобу, тоже было вовсе не старческим.
Волкодав не собирался расспрашивать...
Девчонка бродила по колено в воде, наряженная в запасную рубаху Волкодава
с непомерно длинными для ее рук рукавами. Пальцами ног она ловко нащупывала
на дне прошлогодние водяные орехи, вытаскивала их и складывала сушиться
на берегу. Орехи были съедобны и даже вкусны, а сок их считался целебным.
Этим соком они с Волкодавом уже несколько раз с головы до ног обмазывали
безропотно терпевшего волшебника. Потом Волкодав натер им свои собственные
ожоги. Девчонка хотела помочь ему, но он ей не позволил.
Она была не просто хороша собой. Ибо некрасивых лиц у пятнадцатилетних
девчонок не бывает вообще, если только судьба к ним хоть сколько-нибудь
справедлива. Она была невероятно, просто бессовестно хороша. Волкодав
то и дело косился на нее. Такую легко представить себе ведущей на шелковой
ленточке кроткую серну. А может, и царственного леопарда.
Чтобы посягнуть на подобное, нужно в самом деле быть Людоедом... Только
подумать: если бы вчера он не сумел выломать под водой прут из
решетки. Или открыть дверь в подвал. Если бы стражники были меньше пьяны
и перехватили его по дороге наверх. Если бы, наконец, он промазал,
бросая копье... хотя нет, этого быть не могло...
Только подумать, что сейчас она билась бы в лапах гогочущих ублюдков.
Или бесформенным комочком лежала где-нибудь в чулане, замученная до полусмерти...
- Чем здесь пахнет? - вдруг подал голос волшебник. - Такой знакомый запах...
Волкодав долго молчал, потом ответил:
- Черемуха цветет.
Вот уж чего ему совсем не хотелось, так это говорить. Вдобавок ко всему
говорить было больно: помятые ребра невыносимо отзывались на каждое движение,
на каждый вздох.
- Черемуха, - повторил волшебник и блаженно улыбнулся.
Девочка бросила обсыхать еще один орех и выбралась из воды:
- Нарвать тебе, господин?
- Что ты, - испугался слепой. - Она живая... пускай цветет.
Оба говорили по-веннски: волшебник - очень чисто, девочка - с сильным
южным акцентом. Волкодава раздражала их болтовня. Он отвернулся, успев,
впрочем, заметить, как девочка подсела к волшебнику, вытащила гребешок
и принялась расчесывать и охорашивать его длиннющую бороду.
Вчера большой и сильный мужчина едва не остался на верную смерть в подземелье
- ну как было не повиснуть с плачем у него на шее? Зато сегодня помощь
и ласка требовались другому, и этот другой был, в отличие от него, разговорчив
и добр.
- Волкодав прав, а Людоед - нет, - снова совсем неожиданно подал голос
волшебник. Обращался он, кажется, к девочке, но Волкодав даже вздрогнул
- сначала от удивления, потом от боли в боку:
- Что?..
Своего имени он им не называл, это уж точно.
- Ничего, - с непритворным удивлением ответил волшебник. - Прости, если
я обидел тебя. Я вспомнил присловье твоего народа, кажется, единственное
про Людоеда... Кто ты, юноша?
Этим словом Волкодава не назвал бы ни один зрячий. Интересно, что сказал
бы волшебник, если бы мог видеть его шрамы, седину в волосах и сломанный
нос. Отвечать не хотелось, и Волкодав промолчал. Но отвязаться от бывшего
узника, вдосталь намолчавшегося в клетке, оказалось не так-то просто.
- Сначала, - продолжал тот, - я принял тебя за грабителя. Когда ты вернулся
с девочкой, я решил было, что ты ее родственник. Но вы с ней из разных
племен, и, по-моему, ты ей не жених. Прости мое любопытство, юноша, -
кто ты?
Волкодав молча отвернулся. Чего бы он ни отдал за то, чтобы снова оказаться
в одиночестве.
- Ну, а ты, дитя? - спросил волшебник. - Как тебя звать?
Волкодав прислушался.
- Ниилит, господин...
Волкодав решил про себя, что это имя удивительно ей подходило. Полевые
колокольчики на закатном ветру: Ниилит...
- Откуда же ты?
- Из Саккарема, господин... Я сирота.
Такого не бывает, сказал себе Волкодав. Сирота - это когда совсем, никого
нет, ни двухродных, ни трехродных, ни по отцу, ни по матери... когда вовсе
некому заступиться.
- Мои родители умерли во время мора... да будет коротка их дорога и широк
мост, - продолжала она тихо. - Дядя с тетей вырастили меня. Они были добры
ко мне. Они хотели продать меня в жены соседу. Потом приехали торговцы
рабынями, и меня продали им...
Племя Волкодава испокон веку считало саккаремцев распутным и бесчестным
народом, совершенно недостойным щедрого солнца, богатой земли и прочих
неумеренных благ, доставшихся им безо всякого на то права, не иначе как
по недосмотру Богов. Но чтобы так!.. Чтобы свою плоть!.. Самое святое,
что на свете есть!..
Давить надо такую родню.
- Ты хотела бы вернуться туда, Ниилит? - спросил волшебник.
- Нет, нет! - вырвалось у нее. - Я хочу быть с тобой, господин... и с
тобой, господин. - Это относилось уже к Волкодаву, и его губы тронула
кривая усмешка. - Да прольется дождь вам под ноги...
- Хорошенькие мы господа, - негромко засмеялся волшебник и тотчас поправился:
- Я, по крайней мере. Мое имя Тилорн.
Волкодав сперва не поверил своим ушам, а потом понял, что от долгого сидения
в клетке тот и вправду несколько тронулся. У самого Волкодава человеческого
имени не было вообще, но даже и прозвища он нипочем не назвал бы всякому
встречному. Враг может лишить жизни только тело, а злой колдун - утащить
на поругание душу. Он сказал, не сдержавшись:
- Наверное, ты из Богов! Я слышал, они не боятся называть свои имена!
- Из Богов?.. - в незрячих глазах замерцали солнечные искры. - Нет, что
ты. Я даже не волшебник, хотя так меня кое-кто и называет. Просто... моя
вера учит, что к чистому грязь не липнет, даже если знать имя.
Вот ты со своей верой в клетку и угодил, хотел сказать ему Волкодав, но
не сказал. Во-первых, чужая вера - слишком тонкая штука, трогать ее -
греха не оберешься. Во-вторых, с Богами его собственного народа случались
вещи похуже, чем с этим Тилорном. В-третьих, к Тилорну грязь, кажется,
в самом деле не липла.
И, наконец, все это было ему, Волкодаву, попросту безразлично.
- А ты что, храброе сердечко? - продолжал Тилорн, почесывая жмурившемуся
Мышу под подбородком, - Я бы вылечил тебе крыло. Надо только острый нож,
иголку с шелковой ниткой да крепкого вина - продезинфицировать...
Тут уж равнодушие Волкодава улетучилось, как сдутый ветром туман:
- Что?..
- Продезинфицировать, - внятно повторил Тилорн. - Видишь ли, друг мой,
инфекция - это зараза, которая попадает в раны и заставляет их воспаляться
и гнить. Крепкое вино ее убивает. Стало быть, дезинфицировать - это...
- Я спрашиваю, в самом деле можешь или треплешься? - перебил Волкодав.
- Ты же слепой. Да и он рехнется от боли, пока будешь шить!
Тилорн слегка пожал костлявыми плечами:
- Достань то, что требуется, и убедись сам. - И после некоторого раздумья
со вздохом добавил: - А сейчас, юноша, не поможешь ли ты мне подняться?
Ноги, увы, отказываются мне служить, а я... м-м-м... не хотел бы осквернять
покрывало, которым меня столь заботливо обернули...
Волкодав нагнулся и взял его на руки, точно ребенка. Ребра ответили сумасшедшей
болью, от которой перед глазами встали зеленые круги. Ладно, не в первый
раз. И, видят Боги, не в последний. Волкодаву показалось, будто он медленно
пробуждался от долгого, очень долгого сна. Ветер был теплым и в самом
деле нес запах черемухи. Надо, чтобы Мыш снова летал. Надо купить крепкого
вина и шелковых ниток. Надо приодеть девчонку Ниилит и раздобыть ей хоть
какие-никакие бусы на шею. Хотя бы из крашеного стекла, которое коробейники
усердно выдают за халисунские сапфиры. Да подкормить этого Тилорна, в
чем душа держится...
Пустота, зиявшая впереди, постепенно заполнялась.
Он унес больного мудреца за кусты, помог выпрямиться и проворчал:
- Называй меня Волкодавом.
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
<a href="http://nihongo.aikidoka.ru/" target="_blank"><img src="http://aikidoka.ru/image/mybanner/nihongo3.gif" width="88" height="31" border=0 alt="Японский язык он-лайн"></a>
 |
